Берлин – Мекка: духовный путь Мухаммада Асада (часть 1)

Исмаил Ибрахим Навваб (Ismail Ibrahim Nawwab)

В 1920-е годы из Берлина вели две дороги: проторенная — на Запад, и другая, почти нехоженая, — на Восток. Одаренный молодой писатель, путешественник, лингвист, глубоко знавший Талмуд и Библию, дитя европейской культуры Леопольд Вайс выбрал путь на Восток, в Мекку.

Впрочем, к моменту начала путешествия он уже был Мухаммадом Асадом — под этим именем он известен в ряду виднейших англоязычных ученых XX века.

Историю о том, как Асад покинул Берлин и Запад ради новой духовной жизни, лучше всего начать с его собственных слов и ветхозаветного выражения:

«В конце концов, это была любовь, — писал он, — а любовь состоит из многих вещей: из желаний и одиночества, высоких устремлений и недостатков, сильных и слабых сторон. Так было и со мной. Ислам подкрался ко мне "аки тать внощи", с той только разницей, что он пришел, чтобы остаться, и это оказалось к добру».

В статье Мохаммад Асад: «Для меня ислам подобен прекрасному произведению архитектуры» можно более подробно ознакомиться с этой удивительной историей.

По сути, Асад представляет собой яркий образец примечательного явления современной эпохи: обращения в ислам многих западных авторов и интеллектуалов, живущих по обе стороны Атлантики, их горячей преданности его идеалам и образу жизни. Несмотря на разные обстоятельства и особенности прихода к исламу, их всех объединяют три начала: вера в божественное происхождение Корана, вера в пророческую миссию Мухаммада и призыв ислама к праведной жизни.

Их духовное подвижничество показывает широкой западной публике, что ислам — это не какая-то странная фанатическая религия, которую исповедуют дикие жители затерянных земель, а напротив — послание и учение ислама актуально для современных здравомыслящих людей из самых развитых стран мира. Не менее важно, что с помощью этих людей рушатся многовековые заблуждения Запада об исламе — по крайней мере, в глазах непредубежденных наблюдателей.

Отметим, что, как ни странно, эти люди часто находили свой путь к исламу через литературу об исламе и мусульманах, создаваемую на европейских языках востоковедами, не склонными к беспристрастности — да и многие из этих обращенных сами были востоковедами. Для примера из британских подданных можно назвать такие имена, как лорд Стэнли Альдерли (Lord Stanley of Alderley) — 11-й барон Хедли и дядя Бертрана Рассела (в исламе Умар аль-Фарук), Мухаммад Мармадьюк Пиктхолл (Muhammad Marmaduke Pickthall) — писатель и переводчик Корана, Мартин Лингс (Martin Lings) (Абу Бакр Сирадж ад-Дин) – писатель, автор работ о суфизме. Среди выдающихся французов, принявших ислам, выделяются имена Рене Генона (René Guénon) (Абд аль-Вахид Яхья) — мыслитель, исследователь суфизма и эзотеризма, занимался сравнением религий, ориенталиста Венсана Мансура Монтя (Vincent Mansour Monteil), писателя Мориса Бюкая (Maurice Bucaille). В числе других европейцев немецкий дипломат и писатель Мурад Вилфрид Хофманн (Murad Wilfried Hofmann), австрийский антрополог барон Умар фон Эренфельс (Umar von Ehrenfels), венгерский востоковед Абдул-Карим Германус (Abdul Karim Germanus), швейцарец Фритьоф Шуон (Frithjof Schuon), которого Т.С. Элиот назвал самым впечатляющим автором в области сравнения религий. Что касается выходцев из Североамериканского континента, то это Томас Ирвин (аль-Хадж Талим Али) — исламский ученый, переводчик Корана, писательница Маргарет Маркус (Margaret Marcus) (Марьям Джамиля), Сирил Глассе (Cyril Glassé) — автор «Краткой энциклопедии ислама» и других трудов об исламе, Джеффри Ланг (Jeffrey Lang), математик и автор работ об исламе, поэт и писатель Майкл Вулф (Michael Wolfe).

Казалось бы, эти западные мусульмане были так же искренне преданы исламу, как и Мухаммад Асад. Так почему же именно Асад возвышается над всеми другими западными обращенными, писавшими на английском? Потому что никто из них, даже Пиктхолл, не превзошел его в попытках пролить свет на ислам как идеологию и передать суть его духа современным языком, понятным мусульманам и немусульманам.

Рассказ о вкладе Асада не вмещается в рамки короткого резюме. Но попробуем рассмотреть его работу в контексте его первого знакомства с мусульманским миром и выделить некоторые характерные черты его интеллектуального наследия.

Первая встреча Асада с мусульманским миром произошла, когда он приехал на Ближний Восток в тревожное время после Первой мировой войны. Сейчас трудно себе представить, как мусульманский мир воспринимал власть Запада и масштаб исходящей от него угрозы – это не передать в нескольких строках.

За предыдущие два столетия пришлые европейцы перекроили весь мусульманский мир. Перед их военным, политическим, экономическим и культурным натиском на регион меркла слава Великих Моголов и Сафавидов, рухнула великолепная Османская империя, пал халифат. Мусульмане значительно отставали от Запада в образовании, промышленности, технике, науке. К XX веку Восток был затравлен, глубоко расколот, унижен и ни на что не надеялся.

К 1922 году, когда сюда приехал Асад, эти эпохальные перемены, вместе с колоссальными по силе и масштабу социальными потрясениями, впустили в мусульманский мир новые ценности и идеи, которые грозили подорвать все устои мусульманского общества. Многие мусульмане еще придерживались традиционных исламских представлений, но под влиянием Запада в исламском мире зародился целый ряд антагонистических тенденций. С одной стороны, здесь действовали движения за реформирование религии, берущие начало в мусульманской традиции. Эту тенденцию представляли Икбал и египтянин Мухаммад Абдо. Но были и сторонники вестернизации, национальных и светских идей, равнявшиеся на западные шаблоны – это Кемаль Ататюрк в Турции и Реза Шах в Иране. Очевидно, что идеи традиционных исламских реформаторов невозможно было увязать с целями поклонников Запада и секуляризма.

Асад считал своим долгом критически изучить причины упадка мусульманского мира, проблемы и довлеющие над ним силы и разбудить его от спячки. Гонимый реформаторским духом, он пытался примирить религию и модернизацию, произвести на свет некий синтез ислама, модернизма и нужд современного общества. Для этого он применил свои глубокие познания, ясность мысли и умение педантично вскрывать и препарировать аргументы, даже соглашаясь с выводами. В частности, его особенным достижением стала способность страстно и виртуозно сводить в единое целое все свои доводы — не менее разнообразные, чем вызовы Запада, их породившие.

Первостепенными источниками вдохновения для Асада служили Коран и Сунна. Одновременно на него произвели огромное впечатление идеи Абдо, Икбала и других мыслителей, ранее указывавших на болезни мусульманского общества. Страстный пропагандист мусульманской идеологии и ценностей, предтеча мусульман, которые гордились своей идентичностью и стремились сохранить ее в неспокойном мире, Асад внушал своим читателям новую уверенность в силе и будущности ислама. Для всего этого он использовал мощное орудие — перо писателя.

Богатство, глубина, диапазон охвата и актуальность его писательских трудов колоссальны. Период его творческой деятельности, посвященной исламу, охватывает более полувека с 1920-х по 1980-е годы. В числе его работ книги «Неромантический Восток» (Unromantisches Morgenland), «Ислам на распутье», «Дорога в Мекку», «Принципы государства и правления в исламе», «Сахих аль-Бухари: ранние годы ислама» (перевод с примечаниями), «Послание Корана» (перевод и комментарии к Священному Корану), «Это наш закон и другие очерки». В 1946-1947 годах он издавал журнал «Арафат. Критический ежемесячник исламской мысли».

Основой для написания первой книги «Неромантический Восток» послужили его поездки и наблюдения в качестве корреспондента «Франкфуртер цайтунг» (Frankfurter Zeitung). Эта книга, показывающая необычную точку зрения на Ближний Восток, вышла в свет в середине 1920-х годов.

Его первая книга как мусульманского автора «Ислам на распутье» была опубликована в 1934 году. Не претендуя на исчерпывающее объяснение всех болезней, ослабляющих и дестабилизирующих мусульманский мир, в ней Асад предостерегает мусульман от слепого копирования западных устоев и нравов, ибо, по его мнению, оно будет иметь для ислама роковые последствия. Книга стала проницательным и решительным — а порой обескураживающим и неожиданным — ответом на растущую культурно-политическую гегемонию Запада и оживила дебаты по двум главным предметам озабоченности мусульманских реформаторов: противоречия между всепоглощающей вестернизацией и мусульманским возрождением и мера необходимости следовать западным путем ради прогресса.

Асад всегда выражал приверженность учению Корана и Сунне, всячески отстаивая последнюю как «пример, который Пророк оставил всем нам своим поведением, поступками и высказываниями». В «Исламе на распутье» он пишет:

«Многие духовные лекари пытались придумать патентованное лекарство для этого больного организма [исламского мира]. Но до сих пор это никому не удавалось, потому что все эти умные лекари – по крайней мере, те, кого мы слышим сегодня – неизбежно забывали прописать, кроме лекарств, укрепляющих средств и эликсиров, естественную диету, на которой было основано развитие пациента в раннем возрасте. Эта диета, которую способен принять и усвоить организм ислама, здоровый или больной – сунна нашего Пророка Мухаммада».

«Сунна – это ключ к пониманию исламского возрождения, случившемуся более 13 веков назад. Почему бы ей не стать ключом к пониманию нашего нынешнего упадка?», — подчеркивает он.

При этом, пишет Асад, «это не значит, что мусульманам следует изолировать себя от голосов, исходящих извне. Всегда можно испытать новое, позитивное влияние другой цивилизации, необязательно отказываясь от себя. Например, европейский Ренессанс. На его примере мы видим, что Европа охотно приняла арабское влияние в том, что касалось сути и методов познания. Но она никогда не копировала внешний вид и дух арабской культуры, и никогда не приносила в жертву собственную интеллектуальную и эстетическую независимость. Она пользовалась арабским авторитетом только как удобрением для своей почвы, так же как в свое время арабы воспользовались авторитетом эллинизма. В обоих случаях результатом стало духовное обогащение, сильный новый рост коренной цивилизации, уверенной и гордой собою. Ни одна цивилизация не сможет не только процветать, но даже существовать, утратив свою гордость и связь с собственным прошлым».

«Ислам на распутье» получил огромное одобрение критики, имел коммерческий успех, и, несомненно, именно с него началось движение Асада к вершинам славы. Но молодого человека манили и другие темы и свершения.

После «Ислама на распутье» Асад сосредоточился на одной из первоочередных и неотложных задач любого реформатора ислама: «заставить реально зазвучать голос Пророка ислама – так, как будто он говорит прямо нам и для нас, и наиболее отчетливо его голос можно услышать в хадисах». Асад полагал, что знание хадисов – тщательно собранных и записанных высказываний Пророка, дополняющих и разъясняющих Коран – необходимо для «нового понимания и непосредственной оценки истинного учения ислама».

Для этого, поощряемый Икбалом, он поставил перед собой задачу впервые перевести на английский и прокомментировать достоверные хадисы Пророка, тщательно и критически отобранные великим ученым IX века аль-Бухари. С 1935 по 1938 годы Асад выпустил первые пять из планируемых сорока частей знаменитого труда аль-Бухари под заголовком «Сахих аль-Бухари: ранние годы ислама» (Sahih al-Bukhari: The Early Years of Islam). Из-за последующего интернирования и потери рукописей в хаосе событий, связанных с разделом британской Индии, ему не удалось завершить публикацию всей работы, но 10 лет, ушедшие на ее написание, не прошли даром – напротив, по признанию самого Асада, это были годы подготовки к грандиозной задаче, ожидавшей его впереди.

 

«Дорога в Мекку»

В книге «Дорога в Мекку», увидевшей свет в 1954 году, Асад предлагает читателям почти 380 страниц увлекательного текста, в котором он повествует о своей единственной любви всей жизни – исламе. Это простая история, пишет он, «история одного европейца, открывшего ислам, и о том, как он вливался в мусульманскую общину». Он написал ее в ответ своим западным коллегам в Нью-Йорке, озадаченным тем, что он принял ислам и назвался мусульманином. Рассказанная богатым и прекрасным языком, эта история охватывает жизнь Асада, начиная с детства, проведенного во Львове в 1900-х годах, и заканчивая последней поездкой в Аравию в 1932 году. Он касается разных тем: путешествий в пространстве и странствий духа, географических открытий и открытия глубокого внутреннего упадка человека.

«Дорога в Мекку» показывает нам законченный портрет человека в поисках приключений и истины. Отчасти это духовная автобиография, отчасти – изложение интуитивных воззрений автора на ислам и арабов, и при этом — увлекательные путевые заметки. В ней захватывающие приключения перемежаются с моментами размышлений, живописным повествованием, блестящими описаниями и яркими эпизодами.

«Дорога в Мекку» — это, прежде всего, человеческая история, история современного человека с его беспокойством и одиночеством, страстями и притязаниями, радостями и печалями, тоской и преданностью, замыслами и всеми человеческими достоинствами и недостатками. Автор предстает перед нами блестящим рассказчиком, проницательным наблюдателем, глубоко очарованным увиденным, проникнутым невероятным интересом к жизни и глубоко религиозным человеком. Определенно, он триумфально выполнил свою задачу: всякий, кто прочел книгу, безусловно, станет лучше понимать ислам. Оставив должность посланника Пакистана в ООН, чтобы посвятить себя написанию «Дороги в Мекку», с ее публикацией он стал посланником ислама на Западе и среди отчужденных интеллектуалов и молодежи в мусульманском мире.

Как в любой классике, в «Дороге в Мекку» есть фрагменты, которые никогда не утратят своей прелести, сколько ни читай. Это потрясающее свидетельство глубины религиозного чувства автора и его мастерского владения пером. Например, непревзойденное ностальгическое описание паломничества прошлых времен:

«Недалеко отсюда, спрятанная от моих глаз посередине безжизненных пустошей и холмов, лежит долина Арафат, где раз в год собираются все паломники, прибывающие в Мекку, в напоминание о Последнем Собрании, когда человек будет отвечать перед своим Творцом за все, что он сделал в жизни. Как часто я сам здесь стоял, с непокрытой головой, в белом паломническом одеянии, среди множества таких же паломников с трех континентов с непокрытой головой и в белых одеждах, с лицами, обращенным к Джабал ар-Рахмат – Горе милосердия, которая возвышается над пустынной долиной – ожидая ночь и день и размышляя об этом неизбежном Дне, когда "вы предстанете, и ни одна ваша тайна не останется сокрытой"...

И когда я стою на вершине холма и вглядываюсь в невидимую долину Арафат, голубеющую в лунном свете, такая мертвая мгновение назад, она вдруг оживляется потоками всех человеческих жизней, протекающих через нее, и наполняется потусторонними голосами миллионов мужчин и женщин, которые проходили или проезжали между Меккой и Арафатом за тринадцать сотен паломничеств в течение тринадцати столетий. Их голоса и шаги, голоса и шаги их животных пробуждаются и снова звучат; я вижу, как они идут пешком и едут верхом и собираются вместе – все эти мириады паломников в белых одеждах за все тринадцать столетий; я слышу звуки ушедших дней; я вижу крылья веры, которая собрала их на этой каменисто-песчаной земле, и там, где, кажется, лежит пустыня, снова бьется тепло жизни, перетекшей по дуге веков, и мощный порыв ветра ввергает меня в эту орбиту, и рисует мои ушедшие дни в настоящем, и я снова несусь верхом через долину – несусь через долину громовым галопом, среди тысяч и тысяч бедуинов, одетых в ихрам, возвращающихся из Арафата в Мекку – крошечная частица этой ревущей, сотрясающей землю, неодолимой волны бесчисленных скачущих дромадеров и людей со знаменами своих племен на длинных древках, бьющихся на ветру, как барабаны, и воздух разрывается от их боевого клича: "Йа равга, йа равга!" — так племя атайба взывает к своим предкам, им отвечают харбы: "Йа ауф, йа ауф!", и почти вызовом раздается "Шаммар, йа шаммар!" с крайнего правого фланга колонны.

Мы мчимся во весь опор, летим через долину, мне кажется, что мы летим вместе с ветром, охваченные счастьем, бесконечным и безграничным… и ветер кричит мне в уши дикую оду радости: "Больше никогда, больше никогда, больше никогда ты не будешь чужаком!".

… Кто-то в нарастающем войске сменяет боевой клич на клич веры: "Мы братья тому, кто покорился Богу!", его подхватывает другой: "Аллаху Акбар! — Бог Велик! Один Бог Велик!».

И ему вторят все племена. Это больше не бедуины Наджди, наслаждающиеся своей родовой гордостью: это люди, знающие, что божественные тайны ждут их… ждут нас… Среди оглушительного топота тысяч бегущих дромадеров и хлопанья сотен знамен, их крик перерос в триумфальный рокот: "Аллаху Акбар!".

Мощными волнами он разносится над головами тысяч всадников, над широкой долиной во все концы земли: "Аллаху Акбар!". Эти люди возвысились над своими маленькими жизнями, теперь со своей верой они все как один устремились к одному неведомому горизонту…

Запах разгоряченных тел дромадеров, их хриплое тяжелое дыхание, топот бесчисленных ног, людские выкрики, лязг прикрепленных к седлам винтовок, пыль и пот, разгоряченные возбужденные лица вокруг меня – и неожиданная радостная тишина у меня внутри.

Я поворачиваюсь в седле и вижу позади себя струящуюся волнующуюся массу из тысяч всадников в белом, а над ними мост, который я только что перешел: он кончался сразу за мной, а его начало уже потерялось в тумане расстояния».

В другом примечательном отрывке Асад описывает свою глубокую преданность Пророку (мир ему и благословение) и чувство удивительного духовного присутствия Пророка над Мединой:

«Я вхожу в город и иду через огромную открытую площадь аль-Манаха к стене внутреннего города; под тяжелой аркой Египетских ворот, где менялы позвякивают золотыми и серебряными монетами, я вхожу на главный рынок – улицу не шире 12 футов, где теснятся лавки, вокруг которых пульсирует своя маленькая, но активная жизнь.

Продавцы бодрыми прибаутками нахваливают свой товар. Глаз прохожего привлекают яркие головные уборы, шелковые шали и халаты из узорчатой кашмирской шерсти. Серебряных дел мастера сидят на корточках над стеклянными сундучками с бедуинскими украшениями: ручными и ножными браслетами, ожерельями, серьгами. Продавцы благовоний выставили сосуды с хной… Потоки людей текут в обоих направлениях, жители Медины и остальной Аравии и – так как недавно закончилось время паломничества – изо всех стран от Восточной Индии до Атлантического океана, от Астрахани до Занзибара: но несмотря на множество людей и узкую улицу, здесь нет торопливой суматохи, никто не суетится и не толкается: Медина не знает спешки.

Но что кажется еще более странным – это то, что, несмотря на великое разнообразие человеческих типов и костюмов, на улицах Медины нет экзотической мешанины: внешняя разнородность бросается только в глаза придирчивого наблюдателя. Мне кажется, что все эти люди, которые живут в городе или даже остановились здесь на время, очень скоро впадают в то, что можно назвать общим настроением, а значит, и поведением, и это читается даже по лицам: ибо все они попадают под чары Пророка, чьим когда-то был этот город и чьими гостями они теперь являются…

Даже через тринадцать веков его духовное присутствие почти так же живо, как и тогда. Только благодаря ему это скопление деревушек, ранее называвшееся Ясрибом, превратилось в город, любимый всеми мусульманами до сего дня как никакой другой город в мире. Его даже не называют своим именем: уже более тринадцати веков о нем говорят "Мадина ан-Наби" – "город Пророка". Уже более тринадцати веков здесь сосредоточено столько любви, что все формы и движения здесь приобретают какое-то родственное сходство, а все внешние различия претерпевают некую модуляцию, подчиняясь общей гармонии.

Здесь всегда испытываешь счастье гармонии единения… Никогда ни один город не был столь любим из-за одной-единственной личности, никогда ни один человек, умерший более тринадцати веков назад, не был предметом столь сильной личной любви столь многих людей, как этот, который лежит под сенью великого зеленого купола.

Именно потому, что это был всего лишь человек, потому что он жил как другие люди, испытывал такие же радости и страдания человеческого существования, те, кто его окружают, ощущают к нему такую любовь.

Эта любовь пережила его смерть и живет в сердцах его последователей как лейтмотив для мелодии, построенной во множестве тональностей. Он продолжает жить в Медине. Об этом говорит каждый камень этого древнего города. Это почти что можно потрогать руками, но этого не передашь словами…».

И еще одна неподражаемая жемчужина прозы Асада:

«Мы остановились для полуденного намаза. Когда я обмывал руки, лицо и стопы водой из бурдюка, несколько капель пролилось на пересохший пучок травы у моих ног – жалкое желтовато-блеклое растеньице, безжизненное под палящими солнечными лучами. Но когда в него проникла вода, сморщенные травинки встрепенулись и на моих глазах стали медленно, подрагивая, разворачиваться. Еще несколько капель, и крошечные травинки стали понемногу двигаться, сворачиваться и выпрямляться, останавливаясь и дрожа… Я затаил дыхание и вылил на растение еще воды. Оно зашевелилось быстрее, активнее, как будто какая-та скрытая сила выталкивала его из смертельного забытья. Травинки – с каким восхищением я за ними наблюдал! – сжимались и распрямлялись как щупальца морской звезды, явно охваченные сдерживаемым, но непреодолимым исступлением – настоящая маленькая оргия чувственной радости: так жизнь победно возвращалась к тому, что мгновение назад казалось мертвым, возвращалась зримая, страстная, неотразимая и непревзойденная в своем величии.

Величие жизни… Его всегда чувствуешь в пустыне. Потому что жизнь так сложно и трудно поддерживать, она всегда как подарок, как сокровище и неожиданность. Ибо пустыня всегда неожиданна, даже если знаешь ее многие годы. Иногда, когда тебе кажется, что видишь всю ее непреклонность и пустоту, она пробуждается ото сна, посылает свое дыхание, и вдруг там, где еще вчера не было ничего, кроме песка и камней, появляется нежная, бледно-зеленая трава. Она снова посылает свое дыхание – и вот уже в воздухе порхает стайка птичек – откуда? куда они летят? – с продолговатыми тельцами, длиннокрылых, изумрудно-зеленных, или над землей с шумом и треском поднимается туча саранчи, серой, неумолимой и бесконечной как голодная орда…

Величие жизни… Величие чего-то редкостного, всегда неожиданного. В нем заключается весь безымянный дух Аравии, песчаных пустынь, таких как эта, и многих других меняющихся ландшафтов».

Сразу после выхода «Дороги в Мекку», ее достоинства были широко признаны. Литературное приложение к газете «Таймс» (Times Literary Supplement) писало:

«История знает многих европейцев, принявших ислам, некоторые из них поднялись на высокие места и достигли власти на земле, их усыновившей… Но редко найдешь обращенного, который шаг за шагом показывал процесс своего обращения, более того, делал это великолепным и сильным слогом. Он глубоко знает ближневосточные народы и их проблемы. На самом деле, в некоторых отношениях его повествование одновременно более интимно и более проникновенно, чем у Даути [Чарльз Монтегю Даути (Charles Montagu Doughty) британский поэт, путешественник, один из первых европейских исследователей Аравии – прим. пер.]».

Обозреватель Christian Science Monitor писал:

«Эта книга – одна из тех, что со странной и убедительной властью ворвалась в маленькое братство западных знатоков Аравии… эта книга с поразительно сильным описанием приключений и комментариями о глубинном смысле жизни арабов и мусульман, будет полезна всем, кто хочет получить более точное представление об арабах и их землях».

Источник: Aramco World