Ислам в восприятии православного богослова Сергея Глаголева

Теймур Атаев

 

Религиозные или политические корни нынешней исламофобии?

Одним из фонов сегодняшней мировой геополитики является ангажированное формирование в планетарном пространстве антиисламского тренда. Отдельные лица вообще ведут речь о повсеместном создании «антимусульманского щита».

Весьма символично, что основой происхождения данной линии ангажированные СМИ в основной массе преподносят межрелигиозные противоречия. Однако озвученная в этом векторе позиция глав мировых немусульманских конфессий отчетливо демонстрирует политический характер внедрения в массы тезиса о «вечном противостоянии» Ислама с другими религиями.

Так, буквально несколько дней назад Папа римский Франциск обозначил свою нелюбовь к определению «исламское насилие», ибо, по его словам, посредством СМИ он ежедневно знакомится с информацией о насилии, например, в Италии, где совершаются убийства — причем «крещеными католиками». Поэтому, подчеркнул Папа, если «я говорю об исламском насилии, то должен говорить и о католическом насилии». Но ведь «не все мусульмане и католики агрессивны», в «значительной степени в каждой религии всегда наличествует небольшая группа фундаменталистов, посему я считаю неправильным идентифицировать Ислам с насилием», — сказал глава Ватикана. Аналогично Папа Франциск высказался и об ассоциации Ислама с терроризмом [1].

В свою очередь, в конце июля этого года Патриарх Московский и всея Руси Кирилл призвал православных и мусульман жить в мире и пожелал им соблюдать заповеди, предписанные к исполнению «каждым в соответствии со своими религиозными обязательствами». В таком случае, произнес он, «не будет вражды», ибо Ислам и Православие «призывают людей к миру и к добрым отношениям друг с другом», а «если люди верят в Бога, они не могут сеять вокруг себя зло» и «ненавидеть друг друга» [2].

К слову, сказанное далеко не новая и не спонтанная мысль Патриарха. Еще в 2010 г. во время своего визита в Баку в мечети «Таза-пир» он подчеркнул, что «молитва соединяет нас с Богом», так как «человек во время молитвы, думая о Боге и о своей жизни, становится лучше». Когда же «люди идут навстречу Богу», в обществе «устанавливаются мир, уважение, любовь». Поэтому в отношении утверждений «о разделении людей» религиями, «мы говорим, что это ложь». Религия может отделять одного человека от другого, если он далек от Бога; в таком случае этот индивидуум будет далек даже от исповедующего его же религию, резюмировал Патриарх Кирилл [3].

Наверное, произнесенное Папой Франциском и Патриархом Московским и всея Руси особых комментариев не требуют. Сказанное ими лишь подтверждает политическое происхождение пропагадируемого в наши дни тезиса чуть ли не о «предписанной» религиями взаимной ненависти друг к другу.

В данном контексте, наверное, целесообразно чаще обращаться к наследию богословов, чьи выкладки могли бы продемонстрировать понимание тонкостей «не своей» конфессии со стороны религиозных авторитетов.

Одной из таких личностей усматривается российский православный богослов и духовный писатель (XIX-XX вв.), профессор Московской духовной академии Сергей Глаголев. В 1917 г. он стал членом первого с конца XVII в. Поместного собора Православной российской церкви, самым значимым решением которого было восстановление в ней Патриаршества (что знаменовало окончание синодального периода в истории Русской Церкви). Правда, заседал Собор лишь чуть более года, что и понятно: в 1918 г. в России уже правил режим большевиков.

Так вот, в 1904 г. в типографии Свято-Троицкой Сергиевой Лавры был напечатан труд С. Глаголева «Ислам», отдельные идеи которого мы попытаемся рассмотреть чуть ниже.

 

В чем «одержимость» пророка Мухаммада по Глаголеву?

По словам С. Глаголева [4], согласно своему «веро- и нравоучению», Ислам «является религией, которую нет нужды связывать ни с какой определенной личностью». Но для понимания Ислама как исторического явления «необходимо, прежде всего» разобраться в жизнедеятельности пророка Мухаммада (мир ему и благословение).

Подчеркивая, что пророк — «слишком историческое лицо» для сплетения вокруг него многих «неисторических легенд», С. Глаголев, с опорой на исторические источники, подробно рассматривает историю его жизни.

После «второго откровения» Мухаммад (мир ему и благословение) «безусловно, убедился» в собственном «божественном посланничестве», поэтому «свои убеждения и представления рассматривал как внушенные ему свыше святым духом». Отсюда — нелогичность объяснения успехов Мухаммада теми, кто «приписывает ему галлюцинации, истерии». Вопрошая, «где же» у него «экстазы, патологические видения», С. Глаголев констатирует: «Если бы Мухаммад был действительно человеком, одержимым эпилепсией или истерией, он испытывал бы блаженство экстаза», но он «ничего не говорит о патологических состояниях блаженства». Более того, от его религии «веет чем-то телесно-здоровым».

Говоря иными словами, Ислам — религия «земная, практичная», которой «не только чужд экстаз, но в первоначальной форме ей чужд и фанатизм». В Исламе «нет мистицизма, поэтому с точки зрения обычной психиатрии он должен быть признан произведением здорового духа. Религиозный маньяк не мог бы создать ничего подобного», т. к. «люди болезненно-религиозные, психически ненормальные вообще ничего не создают, они могут быть только орудием в руках других людей». Посему «дело Мухаммада будет для нас понятнее, если мы, отказавшись» от наделения его «болезнями» и ориентируясь на присущие ему «качества», «присоединим к ним» тот факт, что «он был религиозным энтузиастом, владевшим сильным даром слова».

Вслед за этой констатацией, С. Глаголев ссылается непосредственно на сказанное пророком: «Я любил благовония, женщин и молитву, но высшее наслаждение находил только в молитве».

Здесь речь идет о хадисе, ссылка на который приводится в комментариях к одному из мест в труде знаменитого исламского богослова XII-XIII вв. Ибн Араби «Наставления ищущему Бога»:

«Посланник Божий (да благословит и приветствует его Бог!) рек: „В дольнем мире мне полюбились женщины и аромат благовоний, а молитва стала для меня зеницей ока“ (ан-Наса’и. Ас-Сунан, китаб ‘ишрат ан-ниса’, 3879. Параллели: Наса’и 3879, Ибн Ханбал 11845, 12584, 13526. Редакция хадисов не различается)» [5].

В продолжение рассматриваемого, С. Глаголев называет «несомненным» почитание мусульманской общиной Мухаммада (мир ему и благословение) в качестве пророка, а не чудотворца. К нему «не притекали толпы с мольбой об исцелении, и от его гнева не бежали» враги «из опасения небесной кары». Напротив, «традиция постоянно представляет, что Мухаммад, не располагавший никакими сверхъестественными силами, постоянно нуждался в естественной помощи от своих почитателей». Его речи «они считали Божественным откровением. Но только речи».

Это не случайно, так как, если судить по кораническим откровениям, ему «не были открыты какие-либо особенные видения»; в Книге отсутствуют фантастические картины «галлюцинатора». Следовательно, «теории эпилепсии, мускульной истерии, вообще психической ненормальности представляются» не только «не помогающими пониманию дела», а наоборот, «вредящими этому пониманию». Вся деятельность Мухаммада (мир ему и благословение), «его политика войны, отношение к людям обнаруживают неизменное сохранение здравомыслия, что невозможно в человеке, подвергающемся нервному исступлению».

«Он любил молиться Аллаху, любил Аллаха», и для него было естественным желать «объединить в этой любви людей», прежде всего, «близких». «Радость молитвы должна была внушать ему уверенность в успехе его мечты».

Мухаммад оказался «тем, кому было суждено ввести в общее арабское сознание идею единства Божества и единства человечества». Он «не называл себя новатором», утверждая, что Бог веками «открывал свою волю на земле». С. Глаголев говорит о неспонтанности этого, ведь, будучи религиозным человеком, пророк не мог «допустить мысли, что Бог до него оставлял людей в религиозном неведении».

 

Мухаммад — лидер не только религиозный

Для арабов «существовал один авторитет — традиии, обычаи предков», но Мухаммад (мир ему и благословение) провозгласил «новый догмат веры» — он есть «посланник Божий», точно возвещавший «религиозные истины», посему его «обязаны слушаться» и «подчиняться». С. Глаголев раскрывает, что данная идея не являлась проявлением эгоизма или самовлюбленности пророка: «Вера в единство Божие требовала борьбы с идолопоклонством», а вера в его «посланничество» — «послушания и подчинения Мухаммаду».

По Глаголеву, не столь первый, сколь второй пункт должен был «встретить оппозицию», тем более что после Хиджры «на место принципа единства племенного» Мухаммад (мир ему и благословение) поместил «принцип единства религиозного»: между «правоверными не должно быть никаких споров», а проблемные вопросы могут решаться «через обращение к Богу и Мухаммаду». Данный нюанс, безусловно, угрожал «опасностью всему строю жизни» Мекке, не знавшей «единого главы», и, прежде всего, благополучию обеспеченных семей. Тем самым здесь проявилась своего рода «особенность Ислама», состоящая (в т. ч.) в том, что со своим развитием он «стал религией политической».

Как бы то ни было, постепенно рождалось «мусульманское право», которое должно было заменить «арабские обычаи». «В битвах Мухаммад вырабатывал военную тактику, в сношениях и договорах с племенами —политику, в своих проповедях — вероучение», обстоятельства же его «личной жизни заставляли» разработать «семейное право». Не было видно, «чтобы этот восточный правитель являлся по отношению к своим женам деспотом или тираном». А «чистоту своего семейного очага» он «хотел охранить не репрессиями в восточном духе, а внушением страха Божия».

В ракурсе вышеотмеченного С. Глаголев подчеркивает: «История религий учит нас, что в деле образования и развития религиозных общин» весьма малозначительным является написанное или записанное непосредственно «за каким-либо религиозным реформатором», поскольку прежде всего важна «личность» основателя движения «и его дела».

«Религия не философия, — фиксирует С. Глаголев, — если в философии автора закрывает книга, и мы знаем лишь сочинения Гегеля», то «нам не нужно знать Гегеля». Однако, «в религии автор закрывает книгу, и тому, кто знает жизнь и дела Мухаммада, Коран немного поможет понять веро- и нравоучение Ислама».

 

Взгляды С.Глаголева на отдельные коранические нюансы

Наиболее «ясным и бесспорным пунктом в Коране является учение о Едином Боге». Бог — «благ. Как благой Он даровал свободу тварям и направляет их к добру, не принуждая», — восклицает православный богослов, фактически высвечивая творческий почерк Создателя жизни. «Культ Ислама не заключает в себе никаких суеверных или жестоких обычаев», ибо «он прост и сводится в сущности к молитве к Богу».

Согласно Откровению, «верному принадлежит окончательное торжество», а «неверному может достаться в удел лишь временный успех». В этом контексте уместно взглянуть на сказанное современным мусульманским мыслителем Абдуллахом аль-Андалуси (AbdullahalAndalusi). По его словам, разница между «неверным» и «неверующим» заключается в том, что первый активно отрицает истину (или отказывается искать истину, т.е. является слепым приверженцем того или иного верования), тогда как «неверующий» — слово с более широким значением, подразумевающее только отсутствие веры. Точно такая же смысловая разница между словами «обезоруженный» и «безоружный»: первый означает «лишенный своего оружия», второе — просто «не имеющий оружия». Поэтому точнее переводить слово «кафир» как «неверный» в теологическом контексте, когда речь идет о человеке, отрицающем истину или ее поиски, и как «неверующий/иноверец» — в общественно-правовом контексте в значении «человек, который не исповедует ислам». Слово «немусульманин» по смыслу не совпадает со словом «неверный», в свете чего, заключает А. аль-Андалуси, может случиться, что после смерти никогда не называющий себя мусульманином (т.е. немусульманин) не окажется неверным в глазах Аллаха; тогда как тот, кто на словах был мусульманином, окажется в глазах Аллаха неверным. Только Бог знает, кто из людей, именующих себя мусульманами или немусульманами, действительно неверные, и кто по-настоящему ищет истину [6].

В ракурсе видения Корана Глаголевым также отметим, что в его понимании Книга, определив «дух мусульманского права», не предоставила «для него буквы». Но при этом «дух Корана, его принципы определили все стороны жизни мусульман: религиозную, политическую, международную, общественную, семейную, личную». «Восполняется» же коранический дух «буквой сунны» — подразумевающей совокупность «преданий о суждениях, постановлениях и решениях Мухаммада по всевозможным частным случаям жизни». Сунна «синонимична с хадисами — преданием о делах и словах Мухаммада» (мир ему и благословение).

Вместе с тем, подчеркивает С. Глаголев, Ислам часто представляется «религией фанатизма, полигамии, освящающей насилие и произвол властей»; религией, «несовместимой с социальными и моральными требованиями современного мира». По этим-де «воззрениям» ислам несовместим «ни с наукой, ни с прогрессивными движениями». Но «эти взгляды нельзя признать справедливыми», так как совмещение Ислама с «нравственными» взглядами вполне бесспорно. «Распространенность Ислама» демонстрирует, что «тот духовный масштаб, который он удовлетворяет, служит мерою духовного совершенства для многих». «Коран, во всяком случае, содействовал облагораживанию человечества, и практически оно еще далеко не поднялось до морали Корана».

Параллельно Ислам «вовсе не освещает непременно деспотического государственного строя». Его принципы «совместимы с каким-угодно государственным правлением», а «нравственные требования сами по себе таковы, что осуществление их при всяком государственном строе» предоставит «благополучие жителям той страны, где они приняты». Вместе с тем, Ислам «заключает в себе все» для признания равенства «рас, наций, сословий и полов».

На вопрос, «совместим ли Ислам с наукой», С.Глаголев без сомнений отвечает положительно, т. к. «нельзя указать никакой научной теории», которая находилась бы «в противоречии с обязательным исповеданием веры мусульман». К этому выводу ученый подходит через призму догматов Ислама, «в конце-концов» формирующих формулу: «Аллах есть Бог, и Мухаммад — пророк Его». С тем, что «Бог есть Бог», никто «не станет спорить». «Не особенно трудно согласиться и с признанием Мухаммада пророком», — говорит С.Глаголев. Этот «единственный догмат Ислама оказывается не стоящим ни в каком противоречии с наукой и устраняющим, по-видимому, возможность столкновений с ней в будущем». Чем больше будет догматов «в физике, истории, тем лучше для человечества», по той причине, что догматы — «это идеалы, к которым нужно стремиться, а не пугала», вызывающие желание сбежать от них.

Конечно, чтобы стать «желательными», догматы «должны быть истинными». Правда, свидетельствует, С.Глаголев, по утверждению многих, «догмат стесняет свободу мысли, но то же самое можно сказать о всякой истине». В «этом смысле всякий факт, всякое открытие» стесняет свободу мысли, ведь они «делают невозможными множество предположений». Однако, в действительности, «у людей разумных они не стесняют мысли», предоставляя им «основания для новых и правильных выводов». «Таково теоретическое значение догматов, — резюмирует С.Глаголев, — если они истинны и плодотворны».

 

Заключение

Таким образом, как мы видим, оценка (или восприятие?) С.Глаголевым Ислама актуальна сегодня. Если же акцентировать внимание на том, что он являлся авторитетным православным богословом, значимость сказанного ученым об Исламе и пророке Мухаммаде (мир ему и благословение) выходит далеко за рамки научного труда.

Потому для всех нас важно (хотя бы иногда) обращаться к наследию истинных мыслителей, не просто пытавшихся следовать в жизни Божественным постулатам, но и стремившихся доводить содержащуюся в них информацию до читателя. Доводить объективно и в выверенном обрамлении, как на основе слов Всевышнего, так и в аспекте высвечивания важнейших деталей жизнедеятельности лиц, способствовавших распространению Божественного учения.

1.Pope Francis: in-flight presser (transcript)

2.Патриарх Кирилл призывает православных и мусульман Татарстана жить в мире

3.Святейший Патриарх Кирилл посетил Духовное управление мусульман Кавказа

4.Все высказывания С. Глаголева приводятся по:

Проф. С. Глаголев. Ислам

5.Ибн Араби. Наставления ищущему Бога. См. комментарий 36

6.Абдуллах аль-Андалуси. Кто такой кафир? Ошибочное понимание коранического значения слова