Ибн Хальдун о политике и цивилизации

Историк, изучающий цивилизации 

Ибн Хальдун родился в Тунисе в 1332 году и умер в Каире в 1406 году. Этого средневекового мыслителя, выходца из известной севильской семьи, который избороздил почти весь арабский мир, британский историк Арнольд Тойнби, автор монументального труда «Изучение истории», назвал «идеологом философии истории, что является наиболее грандиозным трудом, который когда-либо предпринимал человеческий разум». 

В «Мукаддиме», введении в трех томах к своему знаменитому сочинению «Китаб аль-ибар» («Книга назидательных примеров из истории арабов, персов и берберов и их современников, имевших большую власть»), Ибн Хальдун отдает себе отчет в том, что его новаторский демарш решительно порывает с косной интерпретацией истории, преобладавшей до этого: 

«Способ, с помощью которого я обращаюсь к этому предмету, сформирует новую науку […]. Эта наука имеет особенный характер, поскольку ее предметом является цивилизация и человеческое общество. Кроме того, она рассматривает ряд вопросов, которые последовательно объясняют факты, относящиеся к этому самому обществу. Такова природа всех наук — и тех, что опираются на влияние и авторитет, и тех, что основываются на здравом смысле». (Ибн Хальдун, «Аль-Мукаддима») 

На протяжении всей своей работы, первый теоретик истории цивилизаций подчеркивает важность дисциплины, к которой должны стремиться те, кто избрал историю своей профессией: 

«Исследование и проверка фактов, внимательное изучение причин, их породивших, глубокие знания о том, как события происходили, и что их вызвало». 

Объектом исследования Ибн Хальдуна был исключительно арабо-мусульманский мир — Андалусия, Магриб и Машрик (собирательное обозначение Ирака, Сирии, Ливана, Палестины и Иордании). Именно в этих рамках он развивает циклическую теорию цивилизаций — «сельскохозяйственных» или «бедуинских» (умран бадави) и «городских» (умран хадари). По его мнению, цивилизации обусловлены динамикой племен, вследствие чего возникают династии и империи. 

«Империи, как и люди, имеют свою собственную жизнь […]. Они взрослеют, достигают зрелости, а затем начинается их упадок […]. В целом, длительность жизни [империй] […] не превышает трех поколений (приблизительно 120 лет)». 

Будучи советником двух магрибских султанов, главным судьей (кады) в Каире, Ибн Хальдун изнутри наблюдал возникновение политической власти и ее противостояние течению истории.

Города Магриба

Уже в течении шести столетий сложные процессы урбанизации успешно освещает и расшифровывает социология. Магрибский историк XIV столетия подтверждает критику современной интеллигенции, которая не может считаться полноценной, потому что не имеет чувства ритма, одержима логосом. Именно в трудах Ибн Хальдуна очерчена дальнейшая эволюция. На страницах «Аль-Мукаддимы» возникают внезапные озарения и точнейшие образы современных арабских городов. 

Магриб стал свидетелем двух миграций арабов: первой, которая произошла после завоевания региона, затем второй — вследствие переселения арабов из Андалусии под давлением испанцев. 

В течение двух веков на торговых путях были основаны города Кайруан (670 год), Сижельмасса (757 год), Тахарт (761 год), Фес (807 год), Оран (902 год), Алжир (946 год) и Марракеш (1077 год). 

В XI веке Магриба достигает вторая волна с Востока — сюда хлынули арабские племена, Бану Хиляль и Бану Сулайм. Около двухсот тысяч бедуинских поселенцев мигрируют и рассеиваются вплоть до мавританских пределов, принося с собой образ жизни, которым основательно пропитываются равнины Северной Африки. 

С приходом бедуинов вновь активизируется кочевой образ жизни, тлевший под зыбким налетом оседлости в городах и деревнях. Арабы смешиваются с населением равнин. Шесть столетий спустя эти арабизированные берберы — при этом следует отличать берберские племена Кабилии, Рифа и Атласа — составят большинство городского населения, которое вдруг снова выйдет на авансцену с приближением XXI века. 

Итак, начиная с X столетия, арабы-кочевники необратимо переходят к оседлости, замечает Ибн Хальдун. Знаток политических кругов того времени, этот магрибец часто посещает местные племена и королевства Ифрикии и Марокко. 

Наблюдение за арабским и берберским населением, более-менее оседлыми или кочевыми сообществами, их образом жизни, вдохновляет его глобальное видение, панорамный анализ, предметом которого становится обычный человек и своего рода вневременной поход арабов, которые одновременно являются носителями жестокости и благородства души. Формулируя общие принципы возникновения городов и быстрого развития цивилизации, его универсальная теория позволяет под другим углом взглянуть на современный Магриб. 

«Бедуины […] довольствуются удовлетворением первичных потребностей, в то время как оседлое население ищет комфорт и роскошь. Однако удовлетворение первичных потребностей важнее комфорта и роскоши, оно предшествует им. Последние вторичны и излишни. Таким образом, бедуины стоят у истоков появления городов и оседлого образа жизни». 

Бесспорно, ознакомившись с «Мукаддимой», можно читать курс о нефтяных экономиках, их роли в Новом мировом беспорядке, о недавно урбанизированных бедуинах, их беспорядочном образе жизни и хронической нищете, чудесным образом сохранившемся языке, предательстве, предельном самопожертвовании, мании потребления, неорганизованном расселении, особом виде роскоши, неприкрытой щедрости, пережитках язычества, любви к пустыне, устойчивом родовом строе, усыпленной пасторальной памяти, крестьянстве и об ощущении чуждости, где бы они не находились, грандиозной культуре, партизанах и диссидентстве, поэзии-перманентности. 

На протяжении всей работы, историк и философ разрабатывает лексическое поле, где слово применяется в различных волнующих комбинациях вопросов, актуальных и сегодня: кочевники — оседлое население — культура — цивилизация — урбанизация. 

Арабский язык, богатый и красивый, предлагает множество семантических вариантов, этимологических производных, полисемических пересечений, которые не могут выражать понятие миграции на латыни и в англо-саксонских языках: полнородные братья и сестры — оседлые — горожане — бедуины — кочевники — они возвращают нас во времена джахилии. 

Для Ибн Хальдуна арабы обладают двояким потенциалом: примитивной и разрушительной энергией, неукротимым воинственным духом, энергией духовной и поэтической, ставшей источником многих блистательных начинаний. Историк осуждает хроническую отсталость своих современников, и в то же время читает в их чертах обещания свершения великих событий на пути между прошлым и будущим… 

Будущее отныне и впредь переписано, указывая с самого начала на неразгаданную загадку внутреннего кода. А’раб, первоначальный корень слова араб, который упоминается в Коране, отсылает нас к доисламскому кочевому образу жизни. 

В Ифрикии не догадывались, что в своих социальных науках, изобретенных им же самим, Ибн Хальдун применял теоретические элементы, которые позже будут использоваться в физике хаоса, будучи заново открытыми уже в эру компьютеров: как объяснить, предсказать поведение систем, которые неожиданно переходят из одной фазы в другую — совершенно бессистемную? 

Какова природа критической точки между двумя фазами? Как объяснить обратный переход, процесс, отправной точкой которого является хаос, заканчивающийся стабильным режимом, и создать мотив — цивилизации или империи — структуры или регулярности — правящей династии — с отправной точки, которой является общий фоновый шум и бессмыслица? 

Историк, живший в позднем Средневековье, является автором описательной модели культурной матрицы. Культура бедуинов, благодаря динамике своего внутреннего потенциала, подобно маятнику переходила от подъема к цивилизационному упадку. 

Человек, встретивший Тамерлана перед разграблением Дамаска, рассчитал частоту таких «колебаний маятника» — продолжительность жизни династий — три, максимум четыре поколения. Он предсказывал не историю, но продолжительность фаз, в границах которых можно было проследить ее хаотическую бесконечную траекторию. Этот рационалист без компаса или микроскопа установил предел хаоса, с которого начинается созидание, и до наступления которого все пребывает в состоянии анархии. 

Загадка, описанная Ибн Хальдуном, является наброском этой непрочной и процветающей, новой и известной с незапамятных времен границы, перечнем возможностей, пространством-временем, растянутым в треугольнике между бедуинским, арабским миром и джахилией. 

Во время фазы, представляющей собой переход между двумя цивилизациями, история может изменить свое направление — некоторые народы основывают две, три империи или же несколько успешных городов. Ибн Хальдун еще задолго до нас понял периодичность флуктуаций истории.

Диалектика цивилизации

Ибн Хальдун приступает к истории изменений. Он изучает и анализирует кочевника, предшествующую нестабильность и неустойчивость, которая спит в любом горожанине; составляет генеалогию, занимается ретроспективной социологией, следит за социальными изменениями, присущими всякому переходу от кочевой жизни к оседлости и жизни в городах, которые концептуализирует в диалектике умран бадави и умран хадари; вот он, примат истории. 

Умран хадари, городской образ жизни, переживает несколько этапов. Вначале города являются идеальным местом для жизни, затем наступает вырождение и упадок — именно в этой точке роскошь и утонченность достигают своего пика под влиянием тех, кому принадлежит власть, и жителей. 

«Побежденный всегда подражает победителю, видя в лице его совершенство. Он кажется совершенным или благодаря уважению, которое ему оказывается, или потому, что побежденные несправедливо полагают, будто поражение связано с совершенством победителя. Это ошибочное суждение становится элементом веры. Побежденный перенимает все привычки победителя и уподобляется ему — это чистой воды подражание». 

Культурное отчуждение, сформулированное за пять столетий до завоевания Алжира генералом Бюжо, присуще власти и процессу урбанизации, порожденному умран хадари. Медина, первый в истории исламский город, символизирующий не только культуру, но и разрыв. 

Возвращение к древнему, к умран бадави, образу жизни бедуинов, теряется в истории. Как не увидеть в этой первобытной силе чистоту, благородность намерений, которые открылись в монотеизме? Жизненная энергия жителей пустыни не иссякает; эта психическая энергия ускользает от попыток понять ее разумом. Мы способны понять ее характеристики только косвенно, через язык, текст, поэзию. 

Осажденные, города во время расцвета и роскоши настолько подточены изнутри, что не годятся даже для того, чтобы совершать на них набеги. Они должны быть просвещены, соответствовать эре ренессанса, состязаться между собой за право быть первыми. 

Вопреки тому, что думают его творения, Бог пробуждает жизненную силу в материи, определяет границы ее возможностей, а затем начинает отсчет времени. Пустыня возрождается после весенних дождей, и сила песков отступает. Города бедуинов возникают подобно тому, как тонкий слой растительности заново покрывает песок, как только его оросил дождь — эфемерное и временное оплодотворение по воле случая. 

«Кроме того, является ли урбанизация целью, к которой стремится бедуин?» 

Изменения затрагивают пространство городов, начиная именно c исконных территорий — прибрежных равнин или засушливых зон. Формирование неурбанизированного, высоко сплоченного населения, знаменитой асабии, цементирует общество. Асабия, еще одна концепция Ибн Хальдуна, является связующей силой цивилизации. 

Асабия — групповое сознание, своего рода «социальная ткань», связующая в единую сеть нервную систему и разум племени, рода, а также все, что может соединяться друг с другом в единое целое. 

Горожане, хотя бы даже бедуинского и сельского происхождения, не могут похвастаться значительной социальной сплоченностью. Они лишены и боевых качеств племени-победителя; это то, что делает их маргиналами с экономической и политической точки зрения. Историк видит в них «буржуа без буржуазии». В то же время, бедуины, хоть и не обладают качествами культурных и цивилизованных людей, являются носителями матрицы, с которой начинается всякая власть и культура, полное обновление исторического цикла умран хадари. 

«Арабы — разбойники и разрушители […]. Арабы дикий народ […]. Они ищут хлеб насущный под тенью своих копий […], не обращая внимания на законы», — так говорили об арабах эпохи невежества. 

И все-таки, в «Мукаддиме» имеется смысл еще не понятый. Как сосуществуют в одном социальном организме порядок и беспорядок, созидание и разрушение, энергия и распад? Как бунтарский дух поступает на службу абсолютного Закона? Является ли сердце бедуина tabula rasa, есть ли там какие-то знаки, неявный код? Где берет начало цепь причинности коллективного племенного движения? 

Мыслитель, соучастник и наблюдатель жизни сильных мира сего, Ибн Хальдун был глубоко пессимистичен в отношении будущей судьбы Магриба. Он обвиняет арабов и бедуинов во всевозможных грехах, однако знает и говорит об их гениальности, которая проявляется часто непредсказуемым образом и возносит целые народы к совершенству цивилизации. 

Почти семь веков спустя мы находимся в той же позе причастного и пессимистичного наблюдателя. Разве арабы и бедуины не показали уже все, что могли? Разве «Буря в пустыне» еще не взорвала свои кассетные бомбы, ветер не рассеял обедненный уран американских снарядов и ядовитые газы горящих нефтяных скважин? Перечитайте «Аль-Мукаддима» в свете событий бушующего столетия. 

Мы, наблюдатели, так близки к первому социологу, осуждая бесчестье и падение, которые сейчас переживаем, предвидя, что однажды этот гений еще скажет о своей истине всему миру. 

«Ни один народ, кроме арабов, не принимает так быстро религиозную истину и Праведный путь, ведь их натура осталась чистой от привычек, искажающих душу под защитой налета посредственности». 

Удивительно красивая теория урбанизации Ибн Хальдуна пересекает пространство и время, не старея и не теряя своей актуальности. Она поражает элегантностью — сжатая и краткая, оставляющая большинство граней своего применения и аргументированности в тени великих основополагающих концепций. 

Простота данной модели урбанизации вынуждает обратиться к формальному языку, имеющему прочные и живительные корни, которые полностью понятны и в равной степени амбивалентны (а-ра-ба, ба-да-ва, ха-да-ра). 

Загадка лексического головокружения чистого арабского языка, удивительное совершенство аргументации в пользу урбанизации бедуинского образа жизни — это гимн парадоксам. Историк не оставляет никакой значительной роли горожанам — только босоногие дикари изобретают цивилизацию. Урбанизированное потомство умеет только потреблять. 

Из книги Р. Бенкирана «Le Désarroi identitaire: Jeunesse, islamité et arabité contemporaines» 

Источник: Oumma.com

По материалам oumma.com