Пакистан: гибридная политическая система

 

Амели Блом

Политическую систему Пакистана нелегко определить при помощи обычных характеристик, таких как федеративное или централизованное государство, демократический режим или военная диктатура. Скорее, она действует как гибридная система, которая претерпевает важные изменения с середины 2000-х годов. Мы сейчас имеем возможность наблюдать, как противоречивым образом происходит усиление демократии, несмотря на то, что страна погружена в пучину беспрецедентного политического насилия.

Конституция 1973 года, принятая первым в истории страны демократически избранным парламентом, определяет институции и политическую жизнь современного Пакистана, который является республикой «исламской», «федеративной», «демократической» и «парламентской».

В действительности, эти постулаты конституции были источником серьезных трений. Между юристами, как светскими, так и религиозными, нет согласия относительно того, что в точности означает исламский характер государства. Это принцип, который, прежде всего, вносит вклад в разработку все более узкой концепции мусульманской идентичности как религиозной свободы. Федерализм же, в свою очередь, никогда не был по-настоящему уважен действующими властями, военными или гражданскими, которые относились ко всем требованиям из провинций, как к угрозе целостности государства.

Демократический характер республики Пакистан попирался особенно грубо. Принятие конституции не помешало военным удерживать власть на протяжении девятнадцати лет (в 1977 - 1988 и в 1999 - 2008 гг.) и сохранять определяющее политическое влияние во время периодов перехода к демократии (1990-е годы и период после 2008 года). Оформился фактический примат президентства с середины 1980-х годов, что привело к череде насильственных роспусков парламентов, как национального, так и провинциальных, или к сведению их роли к чистому формализму. Наконец, конституция 1973 года подверглась внесению многочисленных дополнений (20 на данный момент), в результате чего ее прочтение стало еще более трудным.

Расхождения между текстом конституции и практикой побудили некоторых политиков первого плана критиковать − согласно определению бывшего начальника генштаба сухопутных войск Джехангира Карамата (1996 - 1998) − «отсталую политическую систему». Это также стало причиной того, что многие пакистанцы потеряли надежду на  способность их политической системы к реформированию и консолидированию. В то же время, Пакистан не является теократическим государством, федеральный центр и самая населенная провинция Пенджаб неоспоримо доминируют, все военные диктаторы демонстрируют педантичный легализм, а политические партии остаются игроками первого плана.

Другими словами, Пакистан имеет «гибридную» политическую систему, которая не поддается определению в рамках обычных категорий. Она зависит от своей конституции меньше, чем от расшифровки неявных правил игры, устанавливающих некий баланс сил между главными игроками: армией, партиями и судебным аппаратом. Наконец, «гибридная» система в последнее время испытывает на себе примечательные изменения: мы также наблюдаем неоспоримую демократизацию, начиная с 2008 года, даже с учетом того, что страна сталкивается с разными проявлениями политического насилия.

 

Между федерализмом и централизацией

Ввиду сложных исторических причин, Пакистан унаследовал ненадежную территориальную организацию. Страна разделена на пять типов территорий: федеральный столичный округ (Исламабад), четыре провинции − Пенджаб, Хайбер-Пахтунхва, Синд и Белуджистан − и два типа территорий, которые по причине стратегических соображений имеют особый юридический статус и чьи жители, де-факто, являются гражданами «второго сорта».

Территории первого типа, полностью интегрированы в государство. Это так называемые «зоны племен», которые разделяются на «племенные зоны, управляемые на федеральном уровне» (Federally Administered Tribal Areas (FATA)), расположенные вдоль афганско-пакистанской границы и управляемые из столицы федерации, на территории которых все еще применяется колониальный уголовный кодекс; и на Provincially Administered Tribal Areas (PATA), представляющие собой управляемые губернаторами районы, на которых не действует законодательство провинциальных парламентов. (Это бывшие монархические государства, как Читраль и Сват, а также политически чувствительные зоны, как, например, Раджанпур в южном Пенджабе, где расположена Пакистанская Комиссия по Атомной Энергетике).

Территории второго типа соответствуют древнему монархическому государству Кашмир − «спорной территории», на которую также притязает Индия, ввиду чего она не включена в состав пакистанской федерации и подвержена серьезному военному присутствию. В ожидании референдума о самоопределении, обещанного ООН, одна контролируемая Пакистаном часть Кашмира составляет государство Азад Джамму и Кашмир (AJK), обладающее статусом «независимого» государства (признанного только Пакистаном), автономия которого сильно ограничена. Вторая же часть контролируемого Пакистаном Кашмира представляет собой Северные Районы (FANA, Federally Administered Northern Areas), которые в 2009 году были переименованы в Гилгит-Балтистан, получив статус провинции с собственным выборным парламентом. Однако эта новая провинция еще не имеет права участвовать в национальных выборах в законодательное собрание.

Такая сложность территориального устройства сказывается на функционировании федеративного государства, которое обладает двумя уровнями законодательной и исполнительной власти: центральным и региональным. Со времени диктатуры генерала Зии уль-Хака (1977-1988 гг.) федеральный центр, при посредничестве президента республики,  долгое время (до 2010 года) обладал страшным оружием: властью распускать провинциальные законодательные собрания. С другой стороны, главные министры провинций должны считаться с политическим влиянием губернаторов, которые представляют президентскую власть в провинциях, как и с командирами армейских сухопутных подразделений, дислоцированных в крупных городах (Карачи, Кветта, Пешавар, Лахор, Равалпинди и т.д.).

Со времен Мухаммеда Али Джинны пакистанские правители, будь они военными или гражданскими, разделяли общую концепцию единого централизованного государства и одной сильной угрозы, проистекающей из «проклятия провинциализма». К слову, все требования провинций о предоставлении им большей финансовой автономии или относительно большего уважения к языковому разнообразию воспринимались как угроза целостности государства. И наконец, провинция Пенджаб, в которой проживает 55,6 % жителей страны, получает львиную долю при распределении федеральных ресурсов, в то время как лица, для которых пенджабский является родным языком (44 % населения) доминируют в государственной администрации и, прежде всего, в армии (примерно 65 % офицеров и 70 % других званий).

Неравноправная и централизованная природа пакистанского федерализма спровоцировала сильное возмущение в меньших провинциях: Синде (23 % населения), Хайбере-Пахтунхва (13,4 %) и Белуджистане (5 %). Конфликты вызываются как проблемой представительства в федеральных государственных учреждениях, так и проблемой прав языков (урду является официальным языком), и вопросом природных ресурсов − распределением минеральных ресурсов и запасов газа в Белуджистане, использованием воды Инда для орошения земель в Синде и т.д.

 

Между авторитаризмом и демократией

С почти обескураживающей регулярностью пакистанцы переживали чередование ряда диктаторских (1958-1970; 1977-1988; 1999-2008) и демократических (1971-1977; 1988-1999; с 2008 г.) режимов. При этом уровень коррупции и непотизма остается практически одинаковым в обоих случаях. Более того, проявления авторитаризма сохраняются и в периоды политической либерализации.

То, что авторитаризм довлеет в Пакистане, обусловлено различными причинами. На этой территории, плохо интегрированной в их империю, британские колонизаторы установили «режим безопасности», по выражению Яна Тальбота, при котором поддержание порядка было более приоритетным, чем претворение в жизнь политического представительства. Императив построения государства и обеспечения безопасности его границ с момента рождения Пакистана, ввиду войны с Индией, усилил это наследие.

Первое десятилетие существования страны показало, что высшие военные чины и «бюрократы», намного лучше организованные, нежели политические партии, все больше сосредотачивали управление государством в своих руках. Наконец, демографическое превосходство бенгальцев (до 1970 г.) угрожало этническим группам, которые доминировали в государственном аппарате, в экономике и в администрации (мухаджиры − говорящая на языке урду элита, прибывшая из Индии после 1947 года и не обладающая электоральной базой, − пенджабцы и пуштуны). Институциональная слабость судебной системы сказалась на усугублении этой тенденции. Как подчеркнул, не без иронии, один отставной пакистанский офицер[1], ставший резким критиком политизации своей институции, каждый военный диктатор проводил свои собственные политические эксперименты: Айюб Хан (1958–1969) испытал «мессианский, плутократический и импульсивный милитаризм», Яхья Хан (1969-1971) испробовал «милитаризм демократический, эпикурейский и самоубийственный», тогда как Зия уль-Хак (1977-1988) прибег к «манипуляторскому джихадизму и теократическим тенденциям», а Первез Мушарраф (1999-2008) опробовал «конституциональную инженерию и демократический милитаризм кемалистского типа, однако без успеха, которого в свое время добились кемалисты».

Все эти военные режимы были установлены начальниками штабов сухопутных войск (Chief of Army Staffили COAS) и характеризовались их крайними легалистскими процедурами, которые освящались Верховным судом. Так, они регулярно прибегали к выборам (без участия в них политических партий), проводили референдумы − как Зия уль-Хак и Первез Мушарраф. А также эти режимы прибегали к тактике кооптации членов исторической партии, Мусульманской Лиги Пакистана (Pakistan Muslim League, PML). Кстати, хотя COAS − это «первый политик» страны и «делатель короля», как его привыкли характеризовать в Пакистане, он все же зависим от судей и от своих клиентских ресурсов среди политиков.

Армия функционирует как хунта, которая не колеблясь «сдает» своих COAS-президентов, когда те становятся неуправляемыми (как то Айюба Хана и Первеза Мушаррафа), и способствует возвращению к демократии, когда прямое правление власти становится контрпродуктивным, порочит имидж армии и деморализует солдат.

В определенные критические моменты армия сумела провести демократические преобразования (1971, 1988, 2008 гг.), вместо того, чтобы цепляться за власть. В этом отношении военные режимы Пакистана сильно отличаются от диктатур Арабского мира. (Различные службы безопасности (полиция, ISI, IB, и т.д.) не нацелены на защиту режима от его общества, они не руководствуются логикой наведения террора по примеру политической полиции Туниса или мухабаратов, сирийского и египетского (до событий Арабской весны). Они не занимаются прямым управлением политической жизнью, вмешиваясь разве что в отдельных особых случаях, как во время манипуляций на выборах в начале 1990-х годов или во время подавления профсоюзных конфликтов при генерале Зие уль-Хаке и, с небольшим отличием, при Первезе Мушаррафе).

Неспособность армии считаться с требованиями неблагополучных провинций, кроме как в вопросе «поддержания порядка» и, в последнее время, сотрудничества в войне против терроризма, определенно способствует тому, что Пакистан становится похожим на старые «секуритократии» Арабского мира[2]. Но правозащитники не подвергаются запугиваниям или систематическим арестам. Они могут свободно заниматься расследованиями − за исключением определенных закрытых зон FATA − и выражать свои мнения.

Конечно, англоязычная пресса является более свободной, чем СМИ, работающие на коренных языках страны, и власть применяет эффективные методы нажима на них, как то арест официальных счетов, отзыв лицензий и т.д. Тем не менее, нельзя сказать, что на пакистанские СМИ «одет намордник». Насилие со стороны агентов служб безопасности не касается всех без разбору политических оппонентов, оно направлено на целевые группы: националистических боевиков в Синде и в Белуджистане, журналистов, вскрывающих злоупотребления армии в зонах племен, или на тех из них, кто слишком рьяно интересуется атаками (предполагаемыми или доказанными) террористов, боевиков «Аль-Каиды» или других групп джихадистов.

Согласно данным неправительственной организации Human Rights Watch Pakistan, на данный момент в Пакистане пропавшими без вести числятся 1000 человек. Это драматическая цифра, но она не идет ни в какое сравнение с таковыми цифрами в определенных странах Магриба или Ближнего Востока. Безнаказанность пакистанских спецслужб (вроде Inter-Services Intelligence, ISI), все же, не является тотальной. Они безоружны перед Верховным судом, когда тот более настойчиво берется за дело, как в случае с недавним пересмотром дела «одиннадцати из Адиалы»[3] или в случае с учреждением двух следственных комиссий − одной для разбора дел «о насильственном исчезновении» и другой для расследования обстоятельств убийства журналиста. Эти дела оживленно обсуждались в частных СМИ, а вопрос об исчезновениях людей стал теперь обязательной частью общественных дебатов.

До недавнего времени фазы перехода к демократии, тем не менее, не позволяли полностью сконцентрировать силу в руках гражданских. Во время правления Зульфикара Али Бхутто (1970-е годы) или в 1990-е в преимущественном ведении армии продолжали оставаться все особо важные направления (ядерное, отношения с Индией, Афганистаном и со США), военный бюджет также оставался чрезмерным (официально он оценивался примерно в 30 % от всех государственных затрат). Армия также продолжала нависать дамокловым мечом надо всеми избранными правительствами, поскольку имела возможности оказать давление на президента и вынудить его распустить парламент.

«Тройка» − этот термин используется для обозначения разделения исполнительной власти между президентом, премьер-министром и начальником генштаба сухопутных войск (COAS) − всегда функционировала в пользу последнего, и люди, находившиеся на должности начальника генштаба, дважды, с момента принятия конституции[4] в 1973 году, насильно захватывали власть в свои руки, когда их личные позиции или корпоративные интересы армии подвергались угрозе (в 1977 и в 1999 гг.).

Военным легче удавалось удерживать свои позиции потому, что избираемые на разные должности гражданские лица часто сами были склонны к авторитаризму. Организации пакистанских правозащитников не прекращали изобличать многочисленные покушения на «фундаментальные права человека», хоть они и закреплены в конституции, − запрет незаконных задержаний, равенство граждан перед законом, отсутствие дискриминации при доступе к чиновникам и государственным услугам, свобода слова и т.д., − со стороны гражданских режимов. Зульфикар Али Бхутто жестко подавил своих политических оппонентов в своей же партии (Партии Пакистанского Народа), Беназир Бхутто поддержала армию в Карачи при подавлении «Мохаджир Кавми Мувмент» (MQM)[5], а Наваз Шариф стремился сконцентрировать всю власть в своих руках во время своего второго пребывания на должности (1997-1999).

 

Три главных политических игрока

Такое продвижение в сторону установления сложного баланса между федерализмом и централизмом, между авторитаризмом и демократией привело к нахождению объяснительных механизмов пакистанской политической системы и ее отношения к силе, которая противостоит главным институциям, а также к установлению ряда правил игры, более или менее явных, которые были установлены этой силой.

В политической жизни Пакистана доминируют три главных игрока: армия, политические партии и судебная система. Политическая выживаемость правителя − избранного или нет − зависит от его способности манипулировать конституцией при содействии судебной системы. Генерал Зия уль-Хак также вынудил законодательную власть принять дополнение к конституции, которое дало президенту исключительное право отправлять в отставку премьер-министра. Генерал Мушарраф поступил аналогичным образом с дополнением № 17, которое было направлено на легализацию его переворота и на его защиту от судебного преследования. Наконец, Наваз Шариф в 1998 году пытался посредством принятия дополнения № 15 ввести в действие свою версию шариата.

Последствия этих практик таковы, что каждый участник политического процесса может сыграть только один раз и у него нет гарантии того, что партия реинтегрируется во власть, если он потеряет рычаги управления. В таком контексте «уход с должности» может стоить чрезвычайно дорого (как в индивидуальном смысле, так и в смысле сохранения какой-то партией или группой ключевых позиций согласно неким коллективным правилам). Имеется в виду добровольный уход в случае принятия, например, судебного решения или результатов прозрачных выборов. Он дает противникам возможность «преследования» и, поскольку они тоже всего на один раз пришли к власти, − переформатирования институций, находящихся в их ведении: генерал Зия уль-Хак приказал казнить Зульфикара Али Бхутто, Наваз Шариф начал кампанию по борьбе с коррупцией, направленную против Беназир Бхутто, из-за чего ее муж оказался в тюрьме, Первез Мушарраф вынудил Наваза Шарифа покинуть страну на десять лет и протащил поправку к конституции, мешавшую Беназир Бхутто, как и Навазу Шарифу, занять пост премьер-министра в третий раз и т.д. На данный момент последним примером, демонстрирующим устойчивость этого феномена, является то, как нынешний премьер-министр Наваз Шариф на протяжении нескольких месяцев после своего избрания в мае 2013 года взывал к поправке № 18, позволившей ему вернуться на должность.

 

К большей демократичности?

  Сплоченные политические партии

В действительности, было бы ошибкой полагать, что пакистанская демократия − это не более чем фасад. Начиная с 1970 года состоялось десять всеобщих выборов, в результате чего сформировалась сильная прослойка политиков, главным образом, в рамках бывавших у власти партий (Пакистанской Мусульманской Лиги и Партии Пакистанского Народа). Эти партии располагают сильной поддержкой на местах, чего часто лишены либеральные партии, например, в Арабском мире, большими электоральными ресурсами и относительно стабильными социальными базами, как в сельских местностях, так и в городах. (Феодальная аристократия, крестьяне, рабочий класс и либеральная интеллигенция для ППН (особенно это выражено в сельских районах провинции Синд), и консервативный средний класс, мелкие предприниматели, торговцы и поставщики товаров для ПМЛ). Это же справедливо и по отношению к «религиозным» партиям, вроде Джамия Улема-е Ислам (JUI), которая смогла провести своих депутатов на выборах в своих пуштунских вотчинах в Белуджистане и в Хайбер-Пахтунхве, а также и в отношении «этнических» партий, вроде «Муттахида Кавми Мувмент», доминирующей в Карачи.

Выборы показывают, что структура политических партий остается цельной. В 2008 году они смогли мобилизовать своих активистов в рекордные сроки, несмотря на отсутствие в стране двух главных лидеров оппозиции (Беназир Бхутто и Наваза Шарифа, которые пребывали тогда в изгнании) и на то обстоятельство, что предшествующие выборы проходили «без участия партий». В современном пакистанском обществе существуют «некая ясность и единство мнения, акцентирующиеся на необходимости становления в стране подлинной демократии»[6], и это несмотря на то, что избранные правительства раз за разом разочаровывали людей.

  Третья волна демократизации

Выборы 2013 года характеризовались рекордно высокой явкой за последние двадцать лет (55 % согласно данным Избирательной комиссии Пакистана, по сравнению с 44 % в 2008 году), и это несмотря на чрезвычайно сложные условия проведения избирательной кампании. Пакистанские граждане, похоже, снова отдали предпочтение демократии, какой бы несовершенной она ни была, а не возвращению к власти военных. Третья волна демократизации, которая началась в Пакистане после убийства бывшего премьер-министра Беназир Бхутто в декабре 2007 года и проведения парламентских выборов в феврале 2008 года[7], приведших к власти коалиционное правительство, в котором доминировала ППН и во главе которого стоял вдовец Беназир Бхутто, Асиф Али Зардари, существенно отличается от предшествующих.

Прежде всего, впервые в истории Пакистана, демократически избранное правительство было у власти до истечения срока своих полномочий и передало власть другому гражданскому правительству. За ходом выборов наблюдали переходное правительство и избирательная комиссия, которые были практически единодушными. Смена власти состоялась. Майские выборы 2013 года привели к власти старого соперника ППН, известного деятеля Наваза Шарифа и его Пакистанскую Мусульманскую Лигу-Н (произносится «нун», поскольку так называется в алфавите урду буква, передающая звук «н», с которого начинается имя Шарифа, являющегося руководителем этой фракции партии).

Во время этих выборов появился новый игрок, что, как ожидается, нарушит двухпартийный характер системы. Управляемое бывшим чемпионом по крикету Имраном Ханом «Пакистанское Движение за Справедливость» («Пакистан Техрик-е Инсаф», PTI) обошло ППН по количеству отданных голосов[8]. Обещая установить «должное правительство» и восстановить утраченное достоинство Пакистана, Имран Хан представляется в качестве альтернативы «политическим долгожителям» (ППН, ПМЛ, исламистам). Его динамизм и искусное обращение нравится молодежи, которая нуждается в надежде и которой льстит то, что он придает ей важность. Что касается происламских партий, то они показали особенно плохой результат на выборах, получив только 6 % голосов избирателей и 13 депутатов в Национальной Ассамблее (главным образом, из числа представителей JUI).

  Более боевая судебная власть

Начиная с 2007 года, Верховный суд и остальные суды проявили небывалую активность. Судьи больше не являются марионетками, позволяющими военным удерживать власть под видимостью законности. «Конституционная автократия»[9] не смогла бы установиться без полного подчинения судебной системы, обвинения в адрес которой стали традиционными еще с 1955 года, когда председатель Федерального суда (переименованного затем в Верховный суд) одобрил роспуск первой Конституционной Ассамблеи во имя «доктрины необходимости».

Во время председательства судьи Ифтихара М. Чаудхри (2005 - 2007 и 2009 - 2013), Верховный суд становился все более независимым от политической власти, принимая ряд собственных решений. Например, он сделал недействительным решение о приватизации государственного металлургического предприятия, а также принял к рассмотрению петиции родственников «пропавших заключенных». И.М. Чаудхри также дал понять, что будет противостоять переизбранию П. Мушаррафа, что привело к аресту судьи в 2007 году, ко введению чрезвычайного положения на фоне беспрецедентной мобилизации коллег судьи и адвокатов, что, в конечном счете, вынудило уйти в отставку генерала Мушаррафа. Восстановленный на своей прежней должности в 2009 году, И.М. Чаудхри смог добиться отставки премьер-министра (Ю.Р. Гиллани), когда тот отказался выполнить определенные действия в рамках кампании по борьбе с коррупцией, поскольку они затрагивали президента Асифа Али Зардари.

Таким образом, исполнительная власть должна считаться с судебным аппаратом, более независимым, чем когда-либо. Суд в Исламабаде начал вести дело против П. Мушаррафа в 2013 году в связи с тем, что тот насильно захватил власть и приостановил действие конституции. Не только все его попытки спастись от правосудия своей страны потерпели провал, но и армия открыто не поддержала его, предоставив учрежденному для этой цели в начале 2014 года специальному суду выполнять свою работу. Ситуация также стала очень деликатной и для бывшего президента, поскольку дополнение № 18 к конституции Пакистана, принятое единодушно в парламенте с его подачи после восстановления демократии, совершенно четко гласит, что всякие попытки узаконить Верховным судом государственный переворот являются незаконными. Осуждение генерала Мушаррафа, если оно произойдет, будет знаменовать собой решительный поворот в развитии пакистанской демократии.

  Снижение концентрации власти

Дополнение к конституции № 18 также усилило полномочия второстепенных провинций. Его текст также предусматривает учреждение Совета общих интересов, призванного оптимизировать отношения между центральной властью и провинциями, которые, среди прочего, будут получать больше поступающих от уплаты налогов средств. Дополнение вводит принцип совместного управления природными ресурсами, обязывает федеральное правительство предварительно консультироваться с провинциальными относительно построения гидроэлектростанций и более равномерно распределять ресурсы между Пенджабом и остальными провинциями. Дополнение также требует бороться с «недостаточным представительством любого класса или территории» в армии и государственной администрации. Наконец, этот текст дал новое имя Пограничной Северо-Западной провинции, которая теперь называется Хайбер-Пахтунхва, что проявляет больше уважения к лингвистической идентичности региона, и определил будущий статус Гилгит-Балтистана как пятой провинции.

Но прежде всего, дополнение № 18 вернуло изначальный парламентаризм конституции, лишив президента исключительного права роспуска парламента и увольнения премьер-министра. Теперь отправить в отставку премьер-министра может только сама Национальная Ассамблея посредством голосования о выражении ему недоверия. Отказавшись от рычага воздействия на премьер-министра и избираемых главных министров провинций, которым она располагала, армия − в который раз − ничего не сделала, чтобы помешать принятию этого дополнения или чтобы препятствовать судьям вести дело против генерала Мушаррафа.

Еще слишком рано делать вывод о том, что армейская верхушка окончательно решила оставить в покое гражданское правительство и предоставить ему свободу действий, хотя бы потому, что она все еще остается вовлеченной в его внутренние дела (назначения и продвижения) или по причине отстаивания своих исключительных прав и привилегий. Правда и то, что у армии есть и другие приоритеты. Между 2008 и 2012 годами в Пакистане произошло 3268 терактов и убийств политиков, унесших около 11 000 жизней[10]. Армия также потеряла 40 000 солдат в войне против Талибана в провинции Хайбер-Пахтунхва и в зонах племен.

Ретроспективно, никакое обстоятельство, как ни парадоксально, не казалось столь благоприятным для демократизации пакистанского государства, как занятость армии борьбой с внутренним восстанием. В 1970 году первый переход власти от военного режима к демократически избранному правительству смог произойти благодаря войне в Бангладеш. Второй переход произошел на фоне вмешательства в войну в Афганистане и смерти (случайной или в результате покушения) генерала Зии уль-Хакка. Страна втянулась в войну против терроризма, и это помогло осуществить третий переход[11].

Амели Блом − преподаватель политологии и сотрудник Центра изучения Индии и Южной Азии.

Источник: журнал Questions Internationales, № 66

 

1. A.R. Siddiqi, "Military Leaders' role in national affairs", Dawn (Karachi), 10 march 2007.

2.  Согласно мнению суданского политолога Хайдара Ибрахима.

3. Одиннадцать человек, после рассмотрения их дела антитеррористическим судом, были освобождены из тюрьмы в Адиале, но удерживались ISI (четверо умерло, а семеро оставалось в руках спецслужбы). Мать одного из них подала петицию в Верховный суд, и тот принял дело к рассмотрению в 2012 году.

4. Тем временем, конституция угрожает пожизненным заключением или даже смертной казнью тому, кто совершает преступление «высшего предательства», заключающегося в «отмене конституции, в ее искажении или приостановлении ее действия... посредством применения силы или любым другим неконституционным способом».

5. Так была переименована в 1997 году «Муттахида Кавми Мувмент», партия, представляющая и отстаивающая интересы мухаджиров, урдуязычных мусульман, которые прибыли из Индии после раздела территорий в 1947 году.10. Malina Naz Rana, "Deadly days: An Overview of violence in the last five years", The Herald Annual (Karachi), January 2013, p. 26 - 27.

6.  Iftikhar Malik, Pakistan: Democracy, Terrorism, and the Building of a Nation, Olive Branch Press, Londres, 2010, p. 122.

7. Первая волна демократизации охватила 1970-1977 годы, а вторая - 1988-1999 годы.

8. Движение набрало 16 % голосов. По причине особенностей избирательной системы, тем не менее, у него оказалось меньше депутатов в парламенте, чем у ППН.

9. Этот удачный термин применил Халид Сайид в своей книге «Политическая система Пакистана», которая была издана еще в 1967 году.

10. Malina Naz Rana, "Deadly days: An Overview of violence in the last five years", The Herald Annual (Karachi),  January 2013, p. 26 - 27.

11. В связи с этим полезно ознакомиться с преамбулой конституции Пакистана: «Поскольку верховная власть во Вселенной принадлежит только Всемогущему Аллаху, а власть, осуществляемая народом Пакистана в пределах, установленных Им, является его священным долгом; принимая во внимание то, что волеизъявлением народа Пакистана является установление порядка: государство должно осуществлять свои полномочия и власть через избранных народных представителей; должно быть гарантировано соблюдение принципов демократии, свободы, равенства,  терпимости и социальной справедливости, как это предусмотрено Исламом; мусульманам должны быть предоставлены возможности строить жизнь частным и  коллективным образом в соответствии с учением и требованиями Ислама, как предписано Святым Кораном и Сунной; меньшинствам должны быть предоставлены достаточные права свободно исповедовать свою религию и развивать свою культуру; территории, которые в настоящее время являются частью Пакистана, а также другие территории, которые позже могут быть включены или присоединены к Пакистану, образовав Федерацию, должны пользоваться автономией в тех пределах и обладать такими полномочиями, которые им предписаны; должны гарантироваться фундаментальные права, включающие в себя равенство гражданского положения, возможностей, защиту законом, социальную, экономическую и политическую справедливость, свободу мысли, слова, вероисповедания, совести и собраний в соответствии с законом и общественной моралью; должны быть приняты надлежащие меры по защите законных интересов меньшинств, отсталых и угнетенных классов; должна быть обеспечена полная независимость судопроизводства;  должна быть гарантирована целостность территорий Федерации, ее независимость и  все ее права, включающие в себя суверенные права на землю, водное и воздушное пространство; благодаря этому народ Пакистана добьется процветания и займет свое полноправное и почетное место среди наций мира, чтобы внести свой вклад в установление мира на планете, прогресс и достижение счастья всего человечества: в силу вышесказанного, мы, народ Пакистана, осознавая нашу ответственность перед Всемогущим Аллахом и людьми; осознавая те жертвы, которые были принесены народом во имя Пакистана; сохраняя верность принципам основателя Пакистана, Мухаммада Али Джинна, который провозгласил Пакистан демократическим государством, основанным на исламских принципах социальной справедливости; оставаясь верными принципам демократии, достигнутой в результате упорной борьбы народа против угнетения и тирании; преисполненные решимости защищать свое национальное и политическое единство и солидарность, создав эгалитарное общество с помощью нового порядка; сим, через своих представителей в Национальном собрании, принимаем, вводим в действие и официально провозглашаем настоящую Конституцию».