Коран
Пекин тратит колоссальные суммы на пропаганду своего видения ислама, но пока что ее самое заметное детище – полупустой нелепый гигант в Иньчуане.
В мае 2016 года авиалинии ОАЭ начали выполнять прямые рейсы в Иньчуань, который, наряду с Пекином, Шанхаем и Гуаньчжоу, пополнил список китайских городов, обслуживаемых этой авиакомпанией. Это означает, что теперь пассажир, сев в самолет в Дубае, может без пересадки попасть в китайские города, занимающие с первого по третье и 71-е места по численности населения.
Иньчуань, лежащий в заливной лёссовой долине реки Хуанхэ в автономном районе Нинся, почти в 1000 км от Пекина, в отдалении от процветающих портов – довольно привлекательное направление для иностранных туристов. По крайней мере, официальному Пекину его отдаленность не помешала вложить огромные средства в полуфантастический план превращения города в центр культурного туризма для богатых арабов.
Соответственно, в городе предприняли ряд смелых переделок, дабы он соответствовал выбранному имиджу. В частности – добавили на все дорожные знаки перевод на арабский язык и транслитерацию существующих надписей на китайском и английском. В центре, на Народной площади построили внушительный конгресс-холл, в котором каждые два года проводится китайско-арабская выставка для предпринимателей из Китая и стран Ближнего Востока.
К 2020 году будет закончено строительство грандиозного проекта «Мусульманский город мира» с бюджетом в $3,5 млрд. Продолжается сооружение нового терминала площадью почти 90 000 квадратных метров в Международном аэропорту Иньчуаня Хэдун – ему предстоит принять на себя волну авиапассажиров, которая, как ожидается, захлестнет аэропорт после открытия прямых рейсов из Аммана и Куала-Лумпура.
«Туристическая достопримечательность национального значения»
Однако центральный элемент всех преобразований в Иньчуане – это пышный тематический парк, посвященный истории и культуре хуэйцев – крупнейшей в стране национальной группы, исповедующей ислам. По свидетельству туристического бюро Нинся-Хуэйского автономного района, Парк культуры хуэйцев это «культурный мост между Китаем и арабским миром», способный «продвигать разные аспектыкитайско-арабского обмена и сотрудничества». Блистательные здания, расположенные в парке монументальных размеров, вызывают в памяти то индийский Тадж-Махал, то турецкую Голубую мечеть.
В Соединенных Штатах в аналогичном тематическом парке, посвященном культуре одной из маргинализованных и малоизвестных религиозных групп, туристов знакомят с ее историей с помощью танцевальной программы в исполнении представительниц меньшинства в замысловатых национальных костюмах, и одновременно предлагают туристам купить такие же в магазинах подарков. У многих подобный подход вызывает определенный скепсис. В Китае же, напротив, Парк культуры хуэйцев позиционируется как «туристическая достопримечательность национального значения».
Агрессивная китайская программа по «открытию Запада» сопровождается немалой долей сомнительных проектов. Один из печально известных промахов китайских властей – вложение более $1 млрд в строительство города Канбаши в округе Ордос, Внутренняя Монголия, где по расчетам должен был поселиться 1 млн человек, вместо этого построенные здания пустуют.
В рамках той же общенациональной кампании строительство в Иньчуане уникально тем, что ключевую роль в нем играет религия, задавая общий тон всему проекту. В Иньчуане план привлечения арабских туристов представляет собой более глубокую попытку сформулировать и экспортировать представление о «китайском исламе», приемлемое для Пекина и служащее его дипломатическим целям за рубежом.
Смещение акцентов
Иньчуань стал столицей автономного региона, якобы руководимого представителями хуэйского меньшинства, в 1958 году. Этот статус придает городу определенное культурное значение. Хуэйцы традиционно говорят на китайском, этнически и лингвистически свойственном доминирующему ханьскому большинству. Община насчитывает приблизительно 10,6 млн человек (0,8% населения Китая) и представляет собой крупнейший из десяти народов Китая, исповедующих ислам. По этим данным, хуэйцы немногим превышают по численности уйгуров (10,1 млн) – другой мусульманский народ, говорящий на тюркском наречии и проживающий на западе страны в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, где традиционно отмечается высокий градус националистических настроений. Уйгуры постоянно фигурируют в заголовках статей о террористических заговорах, межобщинной розни и репрессиях со стороны государства. В отличие от них хуэйцы, в целом, считаются более ассимилированными в китайское общество.
В первые годы Народной Республики китайское правительство заботилось о том, чтобы как можно лучше преподнести почетным зарубежным гостям именно СУАР. Когда весной 1955 года египетский министр вакуфов Ахмад Хасан аль-Бакури (Ahmad Hasan al-Baquri) стал первым высокопоставленным арабским чиновником, который нанес официальный визит в коммунистический Китай, китайский МИД устроил ему визит в столицу СУАР Урумчи на празднование Ид аль-фитра. Но в XXI веке место СУАР занял Нинся, став для Пекина проверенным местом приема мусульманских гостей в рамках целенаправленной стратегии смещения внимания с уйгуров на хуэйцев.
В момент, когда отношения Китая с исламским миром чреваты напряженностью, причины этого смещения акцентов легко объяснимы. В последние годы власти Китая то и дело обвиняют в репрессиях мусульманского населения. В июле 2014 года номинальный лидер так называемого «Исламского государства» Абу Бакр аль-Багдади (Abu Bakr al-Baghdadi) назвал Китай страной, где «у мусульман насильственно отбирают права». После того как в июле 2015 года правительство Турции осудило китайскую политику в СУАР, в Стамбуле прошли протестные акции, во время которых подверглись нападениям местные китайские рестораны и группы китайских туристов. В декабре информационный центр, связанный с «Исламским государством», выступил с критикой Китая и обратился непосредственно к хуэйцам и уйгурам: выпустил нашид – разновидность исламского песнопения – в котором на хорошем китайском языке призывал мусульман «пробудиться» и преодолеть «вековое рабство».
Все эти события придают особый смысл нынешней заинтересованности Пекина в продвижении альтернативной концепции китайского ислама.
Эта концепция материализовалась в парке хуэйской культуры в Иньчуане. И этот напыщенный проект вызывает один фундаментальный вопрос: помогут ли эти колоссальные затраты китайским властям распропагандировать собственное видение ислама, сформировать соответствующий глобальный нарратив и завоевать авторитет на мировой сцене.
***
Примерно в 20 км от Иньчуаня, если ехать по трассе Пекин-Тибет, среди пыльных долин уезда Юннин внезапно возникают луковичные купола Парка хуэйской культуры. Главные ворота – монументальный портал 38-метровой высоты в затейливой лепнине, украшенный арабской каллиграфией. Напоминающие своей архитектурой Тадж-Махал, ворота вызывают «зрительный шок» и «потрясают зрителя до глубины» — так сказано в рекламных буклетах.
Сооружение действительно впечатляющее, но в тот августовский день, когда я приехал в парк, ворота были лишь чуть приоткрыты – так, что через них могла просочиться только тоненькая струйка туристов.
На картонке над окошком кассы вручную написано, что цена билета временно снижена примерно с $12.25 до $9.20.
«Стройка», — коротко объяснил кассир, когда я указал на надпись.
В Парке хуэйской культуры стройка не прекращается. С его открытия в 2005 году местные власти ускоренными темпами занимаются реализацией программы по превращению района в туристическую достопримечательность мирового уровня. За строительными заборами продолжаются работы над второй и третьей очередями проекта, по завершении которых площадь парка составит почти 67 гектаров. В этом году на длительную реставрацию закрыли главный музей парка, расположившийся в здании в форме иероглифа, обозначающего «хуэй», хотя зданию всего десять лет.
Возле пустого бассейна перед музеем собралась целая армия рабочих. Как я потом узнал, они устанавливали сцену для ночного представления по мотивам ближневосточного фольклора.
Программа под названием «Сон по мотивам "Тысячи и одной ночи"» с лазерным шоу с участием более 100 артистов дебютировала в сентябре 2015 года. Пользуясь тем, что по легенде Аладдин родился в Китае, шоу предлагает зрителем увидеть связи китайской и арабской культур и насладиться ярким зрелищем.
На организацию феерии не пожалели денег. Руководить проектом пригласили продюсера ежегодного весеннего гала-концерта на центральном телевидении, для разработки костюмов, декораций и освещения привлекли преподавателя Пекинской академии драматического искусства, сценарий был заказан знаменитому журнальному редактору. С самого начала организаторы трубили о готовности потратить на постановку 200 млн юаней ($30,6 млн)
Китайская пресса не говорит о шоу иначе как с упоминанием суммы затрат. Если задуматься, то за торжественными новостями об идее и ее реализации, вполне справедливо вырисовывается истинное название: «200-миллионный сон по мотивам "Тысяча и одной ночи"». В соответствии с коммерческой логикой современного Китая, эта цифра – мощный аргумент пропаганды. В конце концов, кто будет критиковать правительство за плохое отношение к национальному меньшинству, если на световое шоу с танцами в честь его культурного наследия оно готово потратить $30,6 млн?
«Урок истории»
В августе, когда я был в Парке хуэйской культуры, здесь мало что говорило о готовящемся грандиозном зрелище. Так как основной музей не работал, посетители тянулись ручейком по узкой дорожке мимо закусочной халяль ко временной экспозиции во Дворце Аиши – простому строению, едва ли оправдывающему свое громкое название. Внутри женщины-экскурсоводы в национальных костюмах по очереди рассказывали группам туристов об истории хуэйцев. Какое-то воздушное впечатление от их костюмов – бело-голубые расшитые блестками платья в пол и голубые головные уборы с легкими шлейфами, прикрывающими волосы - портили кричаще-розовые массивные микрофоны, в которые они говорили. За каждым гидом стояла группка туристов-ханьцев в шортах и панамах от солнца, в пол-уха слушающих их рассказ о распространении ислама.
Под фотографиями во Дворце Аиши нет подписей на английском языке, что не характерно для современных китайских музеев. Помимо табличек на арабском, сообщающих тематику каждого зала, все тексты в музее написаны на китайском. Две из четырех арабских надписей имеют ошибки, которые кто-то спокойно исправил маркером. Поскольку в этот день я – единственный посетитель Парка хуэйской культуры, не принадлежащий к группе китайских экскурсантов, на эти недочеты никто не обращает внимания.
Видно, что перед куратором музея быта хуэйцев стояла трудная задача. Он должен был передать, что китайские мусульмане всегда были связаны с исламским миром, но при этом продемонстрировать их преданность китайской нации. Экспозиции должны подчеркивать, что хуэйцы всегда были частью китайского общества и при этом создавать впечатление, что Компартия Китая сделала для улучшения их положения больше, чем прежние режимы. В результате выставка получилась весьма эклектической. Музей громко заявляет о «горячем энтузиазме», с которым хуэйцы отнеслись к планам Сунь Ятсена по строительству нового Китая и превозносили хуэйского политика Лю Гэпина за то, что он сразу поддержал Коммунистическую партию. Однако выставка обходит молчанием 1960-70-е годы, когда китайское общество всколыхнула «культурная революция», а мусульмане подвергались гонениям. Пропустив два десятка лет, зритель сразу видит фотографии 1980-х годов, на которых хуэйские чиновники приветствуют арабских государственных деятелей.
После этого урока истории гостей Парка хуэйской культуры отправляют в «хуэйскую деревню», где якобы воссоздана традиционная жизнь хуэйцев. Дома, примерно в два раза больше сувенирных лавок, забиты всевозможными съестными припасами и безделушками местного производства. Лучше всего туристы раскупают дешевые копии традиционных головных уборов: тюбетеек для мальчиков и воздушных, расшитых блестками вуалей для девочек. Пока маленькие ханьцы в этих обновках носятся по «деревне», их родители отдыхают у палаток с закусками и напитками и смотрят выступление исполнителей народных танцев на маленькой эстраде.
На заднем плане, позади танцоров, сверкает центральный архитектурный элемент парка – Золотой дворец. С луковичными куполами, окруженными четырьмя минаретами, он явно задуман как напоминание о мечети, тем не менее, персонал называет его исключительно «дворцом». На входе посетители должны снять обувь, женщины, желающие почувствовать себя мусульманками, могут надеть кустарную «абаю», выбрав понравившуюся из висящих на стойке у входа. В углу – стенд, объясняющий как мусульмане молятся, но такое впечатление, что здесь никогда не молился ни один мусульманин. Единственным событием, произошедшим, пока я там был, было организованное аниматорами состязание: кто из трех туристов лучше сфотографирует купол при помощи штатива для селфи.
Здание абсолютно пустое, практически стерильное, на моих глазах ни один турист не заглядывал сюда больше чем на несколько минут, многие сразу возвращались во двор.
Хуэйская женщина читает арабские молитвы из книги. Обычный день в Золотом дворце в Парке хуэйской культуры.
У входа стоят четверо скучающих служащих – молодые хуэйцы, им примерно по 20 лет. Одна из девушек изредка подходит к вешалке с костюмами, чтобы помочь какой-нибудь неугомонной туристке надеть абаю. По большей части все четверо тихо переговариваются друг с другом. Некитаец для них событие – в тот день я был единственным, сказали они – и они забрасывают меня вопросами о том, кто я, откуда и почему. Когда я объясняю, что я американец, и приехал в Иньчуань, чтобы просто посмотреть, один из парней отваживается спросить, не мусульманин ли я. «Нет», — отвечаю я, и он смотрит разочарованно, зато я говорю по-арабски, добавляю я.
Это откровение было встречено с заметным оживлением. Все четверо тоже знали по несколько слов. Один из парней говорил вполне прилично. Перейдя на арабский, он сказал, что два года учился в Хартуме. Он мечтательно говорил о суданской столице. Было видно, что возможность учиться на Ближнем Востоке для него большое дело.
«Много здесь бывает арабских туристов?» — спрашиваю я. Он кивает.
«Но сегодня я не видел ни одного, все китайцы», — возразил я. Он вздыхает и неуверенно отвечает:
«Может, в сентябре будет больше».
***
Источник его надежд и дежурное развлечение – китайско-арабская выставка, которая проходит здесь раз в два года. Мероприятие, возникшее на базе китайско-арабского торгово-экономического форума, впервые состоявшегося в 2010 году, в своем нынешнем формате проводилось в 2013 и 2015 годах.
В 2015 году непосредственно перед мероприятием был организован съезд арабоязычных туроператов – что указывает на желание китайских властей использовать выставку для внедрения Иньчуаня в сознание исламского мира.
Работницы в саду перед Международным конференц-центром Нинся, построенным к проведению китайско-арабской выставки в 2015 году.
Культурный успех выставки сложно оценить, следует отметить, что ее результатом действительно стали несколько весьма выгодных деловых соглашений.
Как сообщило информационное агентство «Синьхуа», освещавшее конференцию в сентябре 2015 года, ОАЭ собирались открыть прямые перелеты из Дубая в Иньчуань, а национальные авиалинии Иордании и Малайзии будут работать над тем, чтобы наладить сообщение между своими столицами и Иньчуанем. В то же время китайская пресса сообщила о плане создания экспозиции в туристическом агентстве Hunter International Travel and Tourism в Дубае для рекламы достопримечательностей Нинся.
Пока что арабы реагируют на крупнейшую и самую дорогую кампанию по привлечению туристов с умеренным энтузиазмом. В арабской прессе вышли лишь несколько публикаций о Парке хуэйской культуры. Отдельные позитивные отзывы – например, один турист из Алжира, восхищался «волшебным великолепием» архитектуры парка – не меняют общей картины: пока что реакция, в целом, далека от ажиотажа, на который рассчитывали его покровители.
Тем не менее, парк – ценный элемент масштабного проекта по превращению Иньчуаня в туристическое направление, где мусульманские туристы могут ознакомиться с версией ислама, санкционированного китайскими властями.
Парк является непременным пунктом программы пребывания официальных гостей Китая. Сейчас практически ни одно официальное мероприятие с участием иностранных мусульманских деятелей – от рекламных туров для журналистов до визитов женских молодежных организаций, от научно-практических конференций до встреч глав вузов – не обходится без заезда в Иньчуань.
Потенциал этого китайского послания демонстрирует статья одного катарского журналиста, написанная в 2014 году. Отпущенный ненадолго экскурсоводами, чтобы пообщаться с местными мусульманами в окрестностях парка – конечно, самыми политически благонадежными – он составил себе радужное представление о китайском исламе. А лекция имама мечети Нацзяху, что недалеко от парка, окончательно убедила его в том, чтобы акцентировать внимание на «услугах», предоставляемых государством хуэйской общине в Иньчуане. Он отметил, что китайские мусульмане ощущают связь с Ближним Востоком: учат арабский в мечетях, берут арабские имена, занимаются бизнесом на Ближнем Востоке. Неустанно подчеркивая наличие китайско-арабских культурных связей, китайские власти стремятся сформировать благоприятное представление о своих мусульманских гражданах. А благодаря невероятно усилившемуся в последние десять лет притоку денег на развитие региона, приезжий журналист может убедиться в этом, не покидая Иньчуаня.
Будет ли эта стратегия успешной? Поможет ли она Китаю изменить представление о себе в арабском мире – это пока открытый вопрос, но нельзя отрицать, что некоторые арабские туристы возвращаются из Китая, вдохновленные общением с китайскими мусульманами. Один журналист из Йемена, размышляя обо всем, что он услышал в Нинся о гармоничном сосуществовании этнических меньшинств в Китае, был настолько тронут, что заявил, что если бы подобные отношения «сложились в Йемене и арабском мире, проблемы и конфликты исчезли бы, и все арабские общества добились бы прогресса».
Отставание в «мягкой силе»
Ключевая роль Иньчуаня в завоевании Китаем симпатий Ближнего Востока отражает недавние усилия Пекина по укреплению культурных связей с регионом. Не желая останавливаться только на экономических связях с арабскими партнерами, китайские лидеры теперь настойчиво пытаются подкрепить свою дипломатию культурным престижем.
Новый авторитетный доклад, вышедший в январе 2016 года по случаю визита китайского президента Си Цзиньпина в Египет, Саудовскую Аравию и Иран, представляет собой перечень амбициозных проектов, направленных на повышение престижа Китая, таких как создание китайского университета в Иордании, программа поддержки изучения китайского языка на Ближнем Востоке, расширение возможностей арабских студентов на учебу в Китае, проведение международных выставок искусств, перевод классических китайских и арабских текстов, обмен женскими делегациями.
Все вместе, эти программы являются попыткой решить проблему, о которой в 2007 году говорил президент Ху Цзиньтао: по своей «мягкой силе» Китай отстает от иностранных конкурентов. Неловкие попытки китайских властей укрепить свое международное влияние заслужили критику многих наблюдателей, в том числе, политолога Джозефа Ная (Joseph Nye), который первым выдвинул идею «мягкой силы». По его мнению, суровой внутренней политикой и жесткой цензурой китайское правительство, на самом деле, тормозит развитие своей мягкой силы, которая зависит, прежде всего, от отдачи независимых СМИ.
Ближний Восток, большинство населения которого слабо знакомо с Китаем – это интригующий тест по определению границ финансируемого государством влияния. Большой эксперимент, каким является новая ближневосточная кампания Си Цзиньпина, будет проверкой того, можно ли правительственными директивами обеспечить культурный престиж государства на международной арене. Если это окажется невозможным, то, пожалуй, самым наглядным символом безуспешности этой инициативы останутся сияющие минареты в пустом парке культуры.
Выйдя из главных ворот Парка хуэйской культуры, я побрел через огромную пустую автостоянку – на ней было только нескольких экскурсионных автобусов. Мимо строительного забора промчались двое местных детей на велосипедах, не обращая внимания на цветные рекламные плакаты, возвещавшие о том, что Нинся стал еще одной туристической достопримечательностью национального значения. Одинокий таксист посигналил мне, приглашая доехать до центра города, но я не обращал на него внимания и шел дальше. По моему билету я мог попасть на «первую хуэйскую улицу Китая» и не собирался лишаться этого удовольствия за свои деньги.
Не так давно на этой улице помещались 179 лавок и закусочных, предлагающих местные изделия ручной работы, сувениры, еду халяль. Пробираясь по этому каменному лабиринту длиной почти 800 метров, туристы могли попробовать и купить что угодно: от лапши до арабской каллиграфии. Но сегодня «первая хуэйская улица Китая» стоит пустой.
Большинство лавок закрыты, лишь в нескольких еще осталась какая-то мебель. Яркие изогнутые крыши магазинов покрылись слоем пыли, красная краска на столбах вычурного главного входа начала блекнуть. Кирпичи, выпавшие из стены павильона, где встречали гостей, кучами сложены под зияющими окнами с вынутыми рамами. Пешеходы вынуждены перешагивать через кучи битого стекла, шлакоблоки, окурки. После какого-то давнего праздника остались четыре красных фонаря, на оборванных веревках по соседству, видимо, когда-то висели десятки таких же.
В конце «первой хуэйской улицы» стоит замысловато украшенная мечеть Нацзяху. Мечеть относится к династии Цин и вмещает 1000 человек. Мечеть была построена семейством На, переехавшим сюда из Монголии.
Перед мечетью табличка, в которой говорится о том, что несколько десятков лет назад мечеть подверглась реставрации. Разумеется, ничего не сказано о том, зачем потребовалась реставрация: во время «культурной революции» мечеть была закрыта, в комплексе работал шарикоподшипниковый завод. Главный зал мечети остался невредимым, но другие части строения были разрушены. В эту эпоху политических потрясений потомков семьи На заставили разводить свиней на соседней ферме.
Сегодня восстановленная мечеть выполняет двойную функцию: служит местом поклонения и привлекает туристов. Рядом со входом в комплекс находится учебный класс, предназначенный для обеих целей. Стоя под открытым окном класса, я слушал, как на уроке арабского языка мальчики в классе хором повторяли за учителем строки Корана, во все горло пропевая каждый абзац. Они делали это с таким азартом, что я подумал о нынешнем сумасшедшем увлечении китайских мусульман арабским языком. По официальным данным, сейчас в Нинся изучением языка занимаются 3000 человек, в том числе, 1200 человек в одной только Школе арабского языка в уезде Тунсинь. С учетом продолжения десятков проектов, нацеленных на сближение Иньчуаня с арабским миром, эта «арабомания» будет только усиливаться.
Десятилетиями отучавшее население от религии в любой форме, теперь китайское правительство пытается привить своим мусульманам родственные чувства к народам Ближнего Востока. Население Иньчуаня приняло свой особый статус с энтузиазмом, не поддающимся контролю государственной машины, его породившей. Власти могут отполировать до идеального состояния каждый квадратный сантиметр тематического парка, выражая выбранный курс, но направить в определенное русло энтузиазм своих граждан – это может оказаться куда более сложной задачей.
В какой-то момент мне показалось, что мальчики, читающие Коран в мечети Нацзяху, за экскурсию в которой с туристов взимается плата, тоже часть экспозиции. Но я подумал, даже если это постановка – неважно, потому что их воодушевление было первым признаком жизни, увиденным мной в тот день.
Источник: Foreign Policy
