Коран
Мое неприятие историй о принцессах и всего, что связано с Диснеем, часто вызывает раздражение и презрение со стороны членов моей общины...
Я по натуре хронический рефлексирующий мыслитель. Очень мало случаев, когда это послужило мне пользой, а для одной из самых последних моих ролей ― роли матери ― до сих пор остается вопросом, скажется ли это плодотворно или нет.
Как мать двух молодых девушек, с их появлением я всегда гиперответственно подходила к тому, какие отношения у них складываются с окружающим миром, как они взаимодействуют со всеми внешними силами, которые неизбежно формируют их чувство идентичности, что они ценят и чему придают значение. Материнство всегда нарушает границы самости; как физический процесс создания другого человека ― что-то являлось частью вас, а потом стало самостоятельным субъектом, так и тот факт, что спектр ваших ощущений расширяется, чтобы приспособиться к их: не слишком ли вода в ванной горячая, достаточно ли в комнате темно или тихо. Ваша роль человеческого сосуда не заканчивается с появлением ребенка на свет.
И, естественно, именно в периоды их формирования личности моя роль в качестве «человека-амортизатора» далась мне сложнее всего.
Я постоянно пытаюсь расширить их кругозор, включить в него как можно больше насыщенных и приносящих радость впечатлений. Как для детей из числа этнических меньшинств, я осознаю, что определенные сферы, естественно, будут казаться менее адаптированными для них. Поэтому мы проводим время в музеях и галереях не только ради знаний, но и для акклиматизации детей, чтобы не лишать их определенного культурного багажа. Как девочек, их могут отговаривать от определенных интересов, которые считаются слишком мальчишескими, поэтому я бы водила свою дочь на еженедельные футбольные занятия, чтобы она никогда не почувствовала, что какие-то двери для нее закрыты.
Именно из-за этого постоянного наблюдения за развитием их самосознания, отношением к миру и тем, как он неизбежно будет относиться к ним, мне трудно держать баланс, чтобы гарантировать, что их границы самости не потеснены и не нарушены из-за различных факторов, которые составляют их личность.
СМИ и их роль в формировании нормативных гендерных определений всегда были и будут сильно влиять на мой разум и мою систему ценностей. И да, это означает, что я ограничиваю доступ своих детей как к физическим экранам, так и к идеологическому контенту, который с этих экранов исходит.
Я просто хочу рассказать об этом прямо здесь ― в действительности, мы не живем жизнью, как в фильме «Холодное сердце». И, как оказалось, это очень противоречиво.
Я мусульманка, и мое неприятие сказок о принцессах и всего, что связано с Диснеем, часто вызывает раздражение и презрение со стороны членов моей общины. Поскольку вопрос о британской мусульманской идентичности и принадлежности по-прежнему вызывает споры, многие из нас невольно принимают извиняющуюся роль и участвуют в политике респектабельности. В связи с тем, что от мусульман все больше отгораживаются, а также с расистским представлением о мусульманской идентичности в массовом сознании, и всем, что это за собой влечет, большая часть нашего сообщества стремится продвигать «нарратив хорошего иммигранта» и демонстрировать это как на личном примере, так и на уровне общественности. Мусульмане должны просто сотрудничать и подчиняться. Кажется, нам следует посвятить всю свою жизнь на доказывание миру, что мы «нормальные» и не все так плохо.
Точно так же, как политическое инакомыслие среди мусульман осуждается, многие мусульманские общины рассматривают любую независимую мысль или отклонение от социальных норм как источник проблем, ― почему мы не можем быть такими же, как все?
В атмосфере, которая поощряет дуальный взгляд на мусульман как либо на «экстремистов», либо «умеренных», многие из нашей общины, похоже, усвоили идею о том, что любое сопротивление культурной гегемонии является одобрением «экстремистской» идеологии. Несомненно, это коренится в очень реальном страхе, культивируемом Prevent стратегией (досл. «предотвращение» ― один из четырех элементов государственной стратегии по борьбе с терроризмом в Великобритании – прим. Пер.), ее роли в наблюдении за мусульманскими семьями, а также в угрозе, которую несут нам любые предполагаемые разногласия. И это применимо даже для самых безобидных действий: границы сферы уголовной ответственности для мусульман расширены до гораздо большей степени, чем для большинства других наших соотечественников.
Похоже, что мы должны строго отмечать дни рождения и Рождество и не демонстрировать целый ряд религиозных маркеров. В сочетании с ранами, неизбежными в идеологически раздробленном сообществе, а как их следствие защитными реакциями и подозрительностью, я до сих пор в основном сдерживала свое неприятие всего, что связано с принцессами. Но поскольку я выхожу на свой крестовый поход против принцесс, и обращаюсь к, надеюсь, благосклонной аудитории, мне действительно трудно представить, как можно строить жизнь моих детей каким-либо другим образом.
Повествования о принцессах почти всегда сосредоточены на идее о том, что ценность женщины определяется ее предпологаемой красотой. Именно красота Принцессы придает повествованию направление и цель. Если мы возьмем самую популярную экранизацию «Красавицы и Чудовища», рафинированную адаптацию Диснея, то девушку, с достаточно кричащим именем Красавица, преследует Чудовище из-за ее привлекательной внешности. Несмотря на то, что сказку морализируют вставками о любви к чтению (надоедливые девушки-читательницы!) и о «добром и любящем сердце», история приводит нас к очевидному неизбежному выводу о том, что ее главная ценность выражена в ее отношениях с мужчиной. Для молодых, впечатлительных умов Красавица и красота это то, к чему надо стремиться: взгляд олененка, румяные щеки, красные губы и вызывающее декольте. Привлекательность Белль и всех главных героинь Диснея ― позиционируется как то, к чему стоит стремиться молодым девушкам любого языка, культуры и происхождения. Такое впечатление, что мизогиния ― универсальный язык.
Коварный подтекст, что Красавица неосознанно не обращает внимания на свою внешность, ― выделяет ее на фоне женщин, соперничающих за внимание Гастона. Здесь мы обнаруживаем более зловещую изнанку женских идеалов ― наивность, отсутствие хитрости и податливость ― очевидны в каждом нетерпеливом жесте, когда она смахивает локон идеально завитых волос со своего фарфорового лба. Именно эта заложенная отсылка к ее впечатлительной натуре делает Красавицу более привлекательной среди столь же «красивых» девушек с европейской внешностью в мультфильмах.
И именно это противоречие, заложенное в стандартных представлениях о женственности, мы поддерживаем, пересказывая и делясь этими историями со следующим поколением женщин — чтобы они были красивы в соответствии с невероятно узкими стандартами и при этом полностью не осознавали эту красоту. Иметь о себе достаточно ясное представление, чтобы заслуживать внимания, и в то же время быть абсолютно не самоосознанной. Соответствовать мужскому идеалу. Этот противоречивый, нереальный и откровенно странный набор стандартов ―это то, что мы закладываем в наших детей, когда беспрекословно впускаем эти истории в свои дома.
Все эти качества, конечно, уравновешиваются ложным чувством женской свободы, парадоксальным образом они преподносятся, как вдохновляющие сказки о женской независимости. Будь то восстание Ариэль или беззубая огненная независимость Жасмин. Идея о том, что эти принцессы представляют собой самые поверхностные границы женского потенциала, и все, чего они хотят достичь, ― это завоевать любовь и привязанность в основном одержимых и неуравновешенных мужчин. Представить контролирующее, часто принудительное, поведение как романтическую любовь для аудитории детей, у которых эти истории выработают самые основные представления о любви и браке. Кто закодирует такое поведение как часть нормальных отношений. Короткое замыкание ожиданий относительно судьбы и предназначения женщин, ограничивающее и редуктивное восприятие женской ценности ― нет, спасибо.
В случае с Ариэль, она буквально отказывается от своего голоса ради шанса быть с принцем Эриком и охотно сталкивается с физическими увечьями, чтобы стать частью его мира. Идея о том, что боль и страдание являются неотъемлемой частью женской идентичности, отзывается эхом на протяжении всего времени, и продолжает беззастенчиво отражаться в будущих историях о женственности и в сознании молодой аудитории.
Когда молодые девушки видят этих бесконечных персонажей, в струящихся платьях и волнистыми локонами, они неизбежно стремятся быть похожими на них и ко всему, что они представляют. Эти рассказы и ценности, которыми они пронизаны, приводят к тому, что молодые девушки объективируют себя, формируют самооценку сквозь призму мужского взгляда, а также привносят эти ценности в свое самое сокровенное мышление и формирование понятия о смысле жизни.
И что из этого я хочу передать своим дочерям ― извращенное чувство значимости и красоты? Необходимость мужского внимания, чтобы подтвердить свою значимость? Калечащее чувство самосознания? Покорность и уступчивость? Чувство неполноценности из-за того, что никогда не сможешь полностью соответствовать ни одной героине из вышеперечисленных?
Я не вижу в этих персонажах или историях ничего, кроме символов и фабул о подавлении женщин. Фабулы, которые потом укрепляются в обществе и поощряют женщин в их визуальном и социальном соответствии стандартам. И хотя моя позиция может быть воспринята как чрезмерно жесткая, я считаю, что необходимо обеспечить хотя бы видимость баланса, учитывая явную гегемонию культуры принцесс и нехватку действительно вдохновляющих и сложных образов, которые рассказывали бы о женственности и женской судьбе.
Я надеюсь, что, ограждая своих дочерей от того, что неизбежно втянет их в экономику, определенную «желанием моего мужчины», они построят истинное понимание самих себя, незапятнанное этой фетишизацией. Что они скорее выберут «быть», чем «казаться». И что, если когда-нибудь их беспокойством захотят воспользоваться для продажи тюбика туши для ресниц, они будут менее восприимчивыми к идее, что самое большее, чего они могут достичь, ― это угодить мужчине.
Меня также вдохновляет мысль о том, что они с меньшей вероятностью будут рассматривать бесполезные оборки и банты в стиле барокко, как эстетически уместные, но, конечно, это все второстепенно, более личная цель...
У нас нет недостатка в настоящих женщинах, которые могут послужить примером нашим юным девочкам и мальчикам и, что наиболее важно — из исламского наследия. А также женщины из нашего сообщества ― будь то активистки по правам человека, гражданские правозащитницы, женщины ученые, художники, архитекторы. Список буквально неисчерпаемый. Если мы не начнем выдвигать эти истории и рассказы на передний план, мы продолжим передавать наследие низких ожиданий. Я ощущаю важную необходимость развивать чувство женственности у моих дочерей ― оформить его в соответствии с реальностью, которую я знаю и вижу в других, а не с ее вымышленной, искаженной версией, которую я наблюдаю на страницах и экранах. И я очень надеюсь, что другие присоединятся ко мне в этом процессе, инша Аллах.
Источник: The Muslim Vibe
Добавить комментарий