О вечном поиске Иво Андрича через «разговор с Гойей»

Видел ли выдающийся мыслитель свет в конце туннеля межнационально-межрелигиозных противоречий?

  Теймур Атаев

«Судьба художника в том и заключается, чтобы… увязывать одно противоречие с другим»
(Иво Андрич, «Разговор с Гойей»)

Душа писателя

Что позволяет отдельным художникам слова оставаться актуальными на века? Каким образом и через столетия им удается привлекать интерес к тому, о чем они размышляли много-много лет тому назад? Наверняка, ответы на эти вопросы могут отличаться. А как иначе, ежели нет совершенно одинаковых людей, и к тому же оценка того или иного произведения субъективна по сути.

Но, признаем, в основной массе живучесть литературных шедевров обосновывается определенными  нюансами. Среди которых, прежде всего, выделяется ракурс правдивости, искренности и честности писателя — как перед читателем, так и перед самим собой. Однако это лишь пролог. Далее на художественном поле начинает проявляться стержень, благодаря которому книга может стать той самой значимой единицей, которая будет всегда оставаться юной (с точки зрения своей актуальности для новых поколений). Это, конечно же, душа выдающихся Мастеров, вложенная в произведение — в идею, авторские рассуждения, диалоги героев. Которые, однако, могут и не сыграть, не подними писатель проблем, волнующих все человечество.

Другое дело, что нет ни одного учебника или, скажем, некой аксиомы, могущих пошагово расписать, как достичь такого результата. Но удивительно ли это, ежели невозможно дать единое определение человеческой душе? А ведь, повторимся, непосредственно она становится основополагающей для рождения бессмертного художественного  произведения — двигая сюжетом, фразами и многоточиями, как попыткой отражения писателем вечных вопросов, что и делает книгу Книгой на века.

Так вот, по убеждению автора, именно душа Иво Андрича позволила ему стать тем, кем он стал. Речь тут не о его заслуженной Нобелевской премии, а о мыслях, сомнениях, поиске им путей поддержания баланса мироздания, созданного Всевышним!

 

Мастерство и талант

Красной нитью во всех знаковых трудах И. Андрича в значительной степени высвечивается межнационально-межрелигиозная канва. Причем ненавязчиво, вне громогласного выпячивания конкретной религиозной ветви, придерживаемой его героями (либо их национальности).

Мало того, ни в одной из книг И. Андрич не противопоставляет персонажей друг другу в плане их этнического происхождения или конфессиональной принадлежности. Его герои любят, страдают, переживают, сталкиваются, прощают, мстят, задумываются, то есть живут нормальной жизнью, не будучи застрахованы от ошибок.

И. Андрич создает палитру жизни, где справедливость или подлость абсолютно не обосновываются языком, на котором думают его персонажи, или форматом их поклонения. В книгах писателя христиане, мусульмане и иудеи идентичны по сути. И не потому, что дышат одним воздухом и внешне похожи друг на друга, а в ракурсе желания видеть счастье своих детей, стремиться к семейному благополучию и иже с ними, включая духовный посыл. При этом И. Андрич мастерски демонстрирует, что практически никто из них не ставит целью реализовать мечту за счет думающих «по-другому», т. е., согласно писателю, никто никому не мешает.

Да, культурные отличия наличествуют, как и несхожесть традиций. Однако И. Андрич блестяще демонстрирует, как в моменты опасности люди объединяются, бегут навстречу друг другу, да и каждый нуждается в каждом.

Но тогда по какой причине между людьми нередко чувствуется взаимонеприятие? Вот в этом и пытается разобраться И. Андрич через сюжетную линию своих нестареющих произведений, выискивая пути для единения людей.

А есть ли готовый рецепт? Увы. Потому мыслитель старается привлечь к решению озвучиваемых проблем своих читателей, знакомя их с отдельными эпизодами из жизни своих соотечественников, а нередко и гостей региона. Причем, будучи неповторимым рассказчиком, И. Андрич настолько интересно преподносит канву происходящего, что знакомящиеся с писательскими строками не желают услышать слово «конец». Хотя, возможно, И. Андрич настолько любит все создаваемые им образы, что эта любовь передается и нам. И мы буквально вживаемся в фабулу, ощущая себя на расстоянии вытянутой руки от героев.

 

Художник слова

Но как И. Андричу удалось достичь всего этого? Возможно, отдельные детали, поспособствовавшие становлению писателя тем, кем он стал, можно почерпнуть из его «Разговора с Гойей».

«Правду можно выразить многими способами, но правда — одна и извечна», — говорится в «Разговоре». Однако, что это за «призвание», неодолимое и неутолимое стремление «вырывать из мрака небытия или из темницы, чем является в жизни эта связанность всего со всем, чтобы из этой пустоты или этих оков вырывать частицу за частицей жизнь и мечты человеческие», воссоздавать их и утверждать «на веки вечные» хрупким мелом на недолговечной доске?

«Мне часто говорили, говорили и писали, будто у меня чрезмерная и нездоровая склонность к мрачным предметам, жестоким двусмысленным картинам», — плавно ведется рассказ. Но в соответствии с природой искусства «невозможно передать тысячу мелких жестов, каждый из которых сам по себе не является тяжелым или зловещим». Тонкость, однако, в следующем: художник, провозгласивший целью «рисовать то, что рисовал я, вынужден будет изобразить совокупность всех этих многочисленных жестов», на сгустке которых «необходимо и неизбежно будет стоять печать их подлинного происхождения — нападения и защиты, гнева и страха». Чем больше в каждом из них «вобрано и слито движений, тем оно выразительней и картина убедительнее». Потому «в моих картинах позы и движения людей мрачны, часто зловещи и жутки».

Правда, ряд художников создают «лишь идиллические картины и образы, полные легкости и беззаботности», но для каждой такой «позы, освобожденной от инстинкта страха и настороженности, необходимо несколько миллионов целеустремленных и активных движений, дабы они поддерживали и защищали ее неестественную и недолговечную красоту и свободу».

Наверное, у каждого из ознакомившихся со сказанным писателем может быть свой взгляд на прочитанное. По мнению же автора, отображаемые в отдельные моменты И. Андричем жуткость и мрачность (мысли, решения сцены, действия) есть реальность жизни. Назовем ее темной стороной, которая всегда уравновешивается И. Андричем светлыми оттенками. А вот насколько они яркие и всегда ли убедительно поглощают темень — вопрос вопросов. Хотя в целом, даже при всей констатации писателем проблематичности, мягко говоря, той или иной ситуации, пессимизм не становится определяющим звеном его романов. Скорее всего, по той причине, что он, все же, видел свет в конце туннеля противоречий, нередко становящихся основными во взаимоотношениях между людьми.

Главенствует же тут для И. Андрича не что иное, как постоянная работа  мозга, «ибо мир мысли — единственная реальность в том водовороте привидений и призраков, который зовется реальным миром». Не будь «моей мысли, которая воплощает и питает образ, над которым работаю, — все ушло бы в ничто, из которого оно и вышло».

Согласимся, что именно нескончаемая работа андричевской мысли подводит его к отражению сложнейших межличностных взаимоотношений с глубинных позиций. Потому мы и видим в романах писателя разного рода рифы, которые всем нам нужно проходить, чтобы не стагнировать (если не двигаться назад), съедая друг друга.

Так где же здесь оптимизм, воскликнет читатель. А разве он не на поверхности? В «Рзавских холмах» И. Андрич рассказывает «об испытаниях, выпавших на долю холмов, и о том, как они их выдержали и одолели». Обратим внимание, выдержали и одолели. Не аналогично ли произошло и с «мостом И. Андрича», что над Дриной, который также выдержал, одолел и живет вплоть до сего дня? В этом же ряду — продолжение жизни (в глобальном смысле) в обрамлении «Травницкой хроники».

Так если во всех этих случаях фигурирует выдержка и преодоление, не просматривается ли здесь однозначное движение вперед, пусть и через тернии? И не в этом ли весь Иво Андрич со своими потрясающими романами?