Коран
1616 год заслуживает внимания как год смерти Вильяма Шекспира и Мигеля де Сервантеса, а также год первого подтвержденного документально контакта Британии с исламским миром. Самый знаменитый британский писатель жил как раз в то время, когда протестантская Англия наладила важные дипломатические связи с мусульманскими династиями в Марокко, а также Османами и иранскими Сефевидами.
По мере открытия торговых путей и заключения королевой Елизаветой I новых союзов, британское общество пополняло свои представления о мусульманах, простиравшиеся от восхищения до настороженности. С 1576 по 1603 год на лондонских сценах было более 60 спектаклей с участием мусульманских персонажей – турок, мавров, персов.
Шекспир смотрел на ислам под разными углами зрения. Видно, что его знания об исламе как религии весьма скудны — он только один раз прямо упоминает о Пророке Мухаммаде, в пьесе «Генрих VI» — но это неудивительно, учитывая, что первый перевод Корана на английский появился в 1649 году. Шекспир упоминает об исламе в угоду протестантизму, сравнивая «лжепророчество» Мухаммада с вдохновением, снизошедшим на Жанну Д'Арк:
Не вдохновлял ли голубь Магомета?
Тебя ж орел, наверно, вдохновляет.
В данном контексте вдохновение Жанны Д'Арк выглядит как подкрепление идеи о превосходстве христианства. Тем не менее, Шекспир ставит французский католицизм в один ряд с «безбожным» и «языческим» исламом (в то время мусульманам приписывали почитание троицы, в которую входили Мухаммад, Аполлон и Термагант) — это яркий пример того, как Шекспир манипулировал религиозными конфессиями в угоду протестантскому зрителю.
Первый полноценный персонаж-мусульманин появляется у Шекспира в трагедии «Тит Андроник». В этом самом «кровавом» произведении Шекспира мавр Арон — типичный злодей, нераскаявшийся чужак, бросающий вызов социальным нормам своими «убийствами, резней, насильем, ночными злодействами…». Вероисповедание и раса Арона идут у Шекспира рука об руку, подразумевается, что он «черен и душой, и телом».
Однако Арон — не просто воплощение предрассудков того времени. Хотя в пьесе он вершитель всех зол, он исключительно убедителен и вызывает симпатию, когда отвергает обвинения против своей веры. Шекспир даже намекает на то, что персонажей подталкивает ко злу расизм общества. Кормилица говорит о ребенке так, будто это не человеческое дитя: «Выводок дурной — неладный, черный, гадкий…». На это Арон со злостью парирует: «Черт побери! Чем черный цвет так плох?» Для зрителей елизаветинских времен, которые, вероятнее всего, придерживались мнения кормилицы, это прямое приглашение пересмотреть свои убеждения.
В «Венецианском купце» мусульманин предстает перед нами уже не в злодейском образе. Принц Марокканский стоит в одном ряду с европейцами, будучи одним из женихов Порции, но он ей отвратителен цветом кожи («Будь у него нрав святого, а лицо дьявола, так лучше бы он меня взял в духовные дочери, чем в жены!», — говорит она). Он умоляет ее: «Не презирай меня за черноту; Ливреей темной я обязан солнцу», предлагает посмотреть на его достижения и клянется «мечом, которым был убит… персидский принц, Что победил в трех битвах Сулеймана». Шекспир не случайно употребляет слово «ливрея», которая ассоциируется у зрителя с одеждой прислуги, что неизбежно ставит персонажа-мусульманина на более низкую ступень в восприятии публики.
Бесспорно, Отелло — наиболее тщательно проработанный образ мусульманина у Шекспира. Отелло, полководца венецианской армии, неоднократно восхваляют как «верного», «благородного» мужа, «храбреца», сам он говорит выразительным белым стихом. Главный злодей трагедии, Яго, называет Отелло «мавром», отзывается о нем в уничижительных выражениях. Например, о близости Отелло с Дездемоной, он говорит, что «белую овечку там кроет черный матерой баран». Свои анималистические параллели он продолжает в словах, адресованных отцу Дездемоны, Брабанцио: «вашу дочь покроет берберийский жеребец; ваши внуки будут ржать на вас».
Критики, например, Джин Ховард (Jean Howard) считают, что Шекспир не мог не убить Дездемону — не из-за ограниченности своего «трагического» инструментария, а потому, что, выйдя замуж за человека не принадлежащего к ее социально-этническому кругу, она нарушила незыблемую общественную норму. В елизаветинском театре такое сексуальное преступление, как смешанный брак, каралось только смертью.
Отелло сам стремится примирить свою расу и религию со своим положением в венецианском обществе. В последних словах, перед тем как убить себя, он сравнивает себя с
...жалким индейцем,
чья рука отшвырнула перл, богаче,
Чем весь его народ; и чьи глаза,
Хоть не привыкли таять, точат слезы
Щедрей, чем аравийские деревья —
Целебную смолу. Причем добавьте
В своем письме, что как-то раз в Алеппо,
Когда турчин в чалме посмел ударить
Венецианца и хулить сенат,
Я этого обрезанного пса,
Схватив за горло, заколол — вот так.
Отелло называет себя «жалким индейцем», который не понял ценности принадлежавшей ему «жемчужины» (Дездемоны) — еще один пример употребления «расового» языка — а затем отмежевывается от своего мавританского происхождения и заверяет в своей верности Венецианской республике, напоминая о том, как он заколол «турчина в чалме». Убивая себя, он сравнивает себя с «обрезанным псом» турком.
По словам профессора лондонского Университета королевы Марии Джерри Броттона (Jerry Brotton), образ Отелло является воплощением противоречивых отношений с исламским миром.
Таким образом, мы снова и снова убеждаемся, что Шекспир опередил свое время и в этой области, демонстрируя свой писательский интерес к исламскому миру и его населению. Конечно, в его пьесах отражается определенный набор стереотипов, предпочтений и противоречий, присущих автору, но важно, что его творческий гений развился от схематичного изображения «кровожадного магометанина» до тонкого портрета Отелло (не исключено, что определенную роль в этом сыграло посещение Лондона марокканским послом в 1600 году).
В наши дни, когда среди европейцев бытуют разного рода искаженные представления об исламе, произведения Шекспира могут многое рассказать об этих заблуждениях.
Источник: The Economist
Добавить комментарий