Коран
Юрий Косенко (историк, переводчик, востоковед, африканист, журналист)
Мы продолжаем серию публикаций о мусульманских государствах Западной Африки. Особенный акцент делается на свидетельствах очевидцев и современников. Важно отметить, что империю Мали сменила империя Сонгай. Более того, именно это государственное образование в средневековой Западной Африке наиболее соответствовало принципам исламской государственности…
Содержание
Общее представление об империи Сонгай
Ши Али - мусульманское имя, полуязыческая сущность
Исламские ученые в империи Сонгай
Свобода мысли и свобода критики во время аскии Мухаммеда
Великий ученый - шейх Багайого
Аския Дауд - смиренный правитель
Социальные отношения в империи Сонгай
Погружение империи Сонгай в пучину гражданской войны
Причины падения империи Сонгай
Вторжения жаждущих наживы марокканцев
Общее представление об империи Сонгай
Сонгай — торговое государство, созданное в XV - XVI веках народом сонгаи вдоль среднего течения реки Нигер на территории современных государств Мали, Нигер и Нигерия.
Основанием империи послужило небольшое царство, существовавшее по легендарным сведениям с IX века в области Гао. В XI веке местный правитель принял ислам и на протяжении последующих 300 лет его преемникам удалось распространить свою власть на большей части территории современного Мали.
Создателем Сонгайской империи выступил Сонни Али, который между 1462 и 1492 годами значительно расширил границы государства, после семилетней осады овладел Дженне и выбил туарегов из Тимбукту.
Его сын не мог поддержать равновесия между интересами скотоводов-язычников и исламского купечества, и был свергнут в 1493 году Мохаммедом Аскией, во время долгого правления которого (1493 - 1528 годы) империя достигла вершины своего могущества.
Династия его потомков, которые носили титул аския, оставалась на престоле до нашествия оснащённых огнестрельным оружием войск Джудар-паши в 1591 году, результатом которого стало подчинение сонгаев марокканскому султану Ахмаду аль-Мансуру. 
Период правления Правитель
До 1285 года титул дья
ок. 550 - 570 годов Дья аль-Айаман
ок. 570 - 590 годов Закой (Второй)
ок. 590 - 620 годов Такой (Третий)
ок. 620 - 650 годов Какой (Четвертый)
ок. 650 - 670 годов Агукой (Пятый)
ок. 670 - 700 годов Али Фай
ок. 700 - 730 годов Бай Камай
ок. 730 - 750 годов Дьябай
ок. 750 - 780 годов Карей
ок. 780 - 800 годов Айам Каравей
ок. 800 - 830 годов Айам Занка
ок. 830 - 850 годов Айам Занка Кибао
ок. 850 - 880 годов Конкодьей
ок. 880 - 890 годов Канкан
ок. 890 - 920 годов Косой (Муслим Дан)
ок. 920 - 940 годов Косой Дарей
ок. 940 - 970 годов Нгару Нга Дам
ок. 970 - 990 годов Нин Тафай
ок. 990 - 1020 годов Бай Кай Кими
ок. 1020 - 1040 годов Бай Кайна Камба
ок. 1040 - 1070 годов Кайна Тья-Ньомбо
ок. 1070 - 1080 годов Тиб
ок. 1080 - 1090 годов Айам Даа
ок. 1090 - 1120 годов Фададьо
ок. 1120 - 1140 годов Али Кар
ок. 1140 - 1170 годов Бере Фолоко
ок. 1170 - 1190 годов Йасабой
ок. 1190 - 1210 годов Дуро
ок. 1210 - 1230 годов Дьонго Бер
ок. 1230 - 1250 годов Биси Бер
ок. 1250 - 1260 годов Бада
ок. 1260 - 1280 годов Сонни Али Колен
ок. 1280 - 1300 годов Слиман Нар
ок. 1300 - 1320 годов Ибрахим Кабай
ок. 1320 - 1340 годов Усман Канафа
ок. 1340 - 1350 годов Бари Кейна Кабе
ок. 1350 - 1360 годов Муса
ок. 1360 - 1370 годов Бакари Дьонго
ок. 1370 - 1380 годов Бакари Дилла Бимби (Баро Дал Йомбо)
ок. 1380 - 1390 годов Мар Карей
ок. 1390 - 1400 годов Мухаммед Дао (Мадого)
ок. 1400 - 1410 годов Мухаммед Кукийа
ок. 1410 - 1420 годов Мухаммед Фари
ок. 1420 - 1430 годов Кар Бифо (Балма)
ок. 1430 - 1440 годов Мар Фей Кул-Дьям
ок. 1440 года Мар Хар Канн
ок. 1440 - 1450 годов Мар Хар на Дано
ок. 1450 - 1464 годов Слиман Дама (Денди)
1464 - 1492 годы Абду Конья Диоп
1492 - 1493 годы Бубакар Дао (Ши Баро)
В 1493 году завоеваны Сонгаем
Период правления Правитель
Образована в результате завоевания сонгаями Гао
1493 - 1529 годы аль-Хаджж Мухаммед бин Абубакар
1529 - 1531 годы Муса
1531 - 1537 годы Мухаммед Бенкан-Керей (Мар-Бенкан)
1537 - 1539 годы Исмаил
1539 - 1549 годы Исхак I Кедебине
1549 - 1583 годы Дауд
1583 - 1586 годы аль-Хаджж
1586 - 1588 годы Мухаммед-Бани
1588 - 1591 годы Исхак II Дьогорани
1591 год Мухаммед-Гао
В 1591 году завоеваны Марокко
Ши Али - мусульманское имя, полуязыческая сущность
Ниже мы приведем несколько цитат, в которых описывается ши Али. Этот человек носил мусульманское имя, но кроме имени в нем ничего не было от Ислама. Согласно разным источникам, он жил как язычник, и так же правил. После свержения его династии утвердилась империя Сонгай, которая была исламским государством, даже несмотря на многочисленные отступления и нарушения принципов Ислама. В этом отношении она не сильно отличалась от других мусульманских государств того времени.
«Слимана-Дама сменил притеснитель, лжец, проклятый властный ши Али. Он был последним из ши на царстве, тем, по чьему омерзительному пути шли и его рабы. Был он победоносен и не обращался ни к одной земле, не разорив ее. Войско, с которым он бывал, никогда не оказывалось разбитым: был он победителем, а не побежденным. От земли канты до Сибиридугу он не оставил ни одной области, ни одного города, ни одного селения, куда бы не явился со своею конницей, воюя с жителями этих мест и нападая на них».
«Ши Али был могущественным государем, жестоким сердцем. Он, [бывало], приказывал бросить дитя в ступку, а матери приказывал его толочь. И мать толкла ребенка живьем, и его скармливали лошадям. Был ши Али распущен и порочен. Одного из шейхов его эпохи, [происходившего] из людей мори-койра, спросили [даже], мусульманин ли Али или неверный, ибо деяния его — это деяния неверного, но он произносит оба символа веры, [выражаясь] как тот, кто силен в науке.
Усмотри его неверие в делах его: в убиении факихов. А сколько он разрушил селений! Их жителей он убивал пламенем, подвергая людей страданию в различных пытках: то сжигал огнем и убивал их, то возводил дом на живом человеке, и тот умирал под домом, то вспарывал живот живой женщине и вынимал ее зародыш. И о нем столько [сообщений] относительно недобрых дел и зла в управлении, что недостаточно этого [сборника], чтобы вместить некоторые из них».
«Для Али среди его врагов не было [другого] врага, столь же ему ненавистного, какими были для него фулани. И любого фулани, которого он видел воочию, ши убивал — ученого или невежду, мужчину или женщину. Ученых из их числа он нe принимал ни в преподавание, ни в суды. Он перебил [фульбское] племя сангаре, так что их осталась лишь небольшая кучка: все они собирались в тени одного дерева, и оно их могло прикрыть. Он схватил некоторых свободных мусульман и подарил их другим, утверждая, что ими он дал тем [щедрую] милостыню.
Люди его времени и его полки прозвали его “Дали" (чем они его возвеличивали). И только он кого-либо призывал, как тот ему ответствовал: “Дали!" (а оно с буквами: “даль" с фатхой, “алеф мамдуда" и “лам" с кесрой). А мне рассказал наш друг — а это был Мухаммед Вангара ибн Абдаллах ибн Сандьюка ал-Фулани (да помилует его Аллах) — что он слышал, как кадий Абу-л-Аббас Сейид Ахмед ибн Анда-аг-Мухаммед (да помилует его Аллах) говорил, что непозволительно кого-либо прозывать этим прозванием, ибо значение его — “всевышний", а это значение принадлежит исключительно Господину могущества, а это — Аллах Всевышний.
И подобно этому [выражение] “Дулинта" (оно с буквами: “даль" без точек, “вав" для долготы, “нун" с сукуном и “та" с фатхой); некоторые говорят “дуринта" (с “ра"), но это ошибка. Кадий сказал: “Его значение — "раб господина", я имею в виду под господином ши, да будет проклятие Аллаха над ним". Сегодня этим “дали" называют только кума-коя и дженне-коя. И надлежит, чтобы этим руководствовались люди богобоязненные и талибы».
«И прошло лишь мгновение ока, как все жители выехали. Среди них были и такие, кто не нес своих припасов на ужин, и такие, кто не взял подстилок, и такие, кто был пешим — а в доме у него была лошадь, которую он бросил, думая, что будет долгой седловка. Большинство их — слабых и стариков — провело ночь в Ариборо, некоторые — в Дьента, а [иные] люди пересекали реку, чтобы ночевать на [том] берегу, и некоторые его достигли. И не наступило еще время заката, как Томбукту совершенно опустел. Люди вышли и не заперли двери своих домов. Остались только больные, не нашедшие того, кто бы их понес, да слепцы, не имевшие поводыря. Этого довольно тебе, [чтобы показать] злобность его. Воистину, из худших людей тот, кого боятся люди ради свирепости его! Это для меня представлялось почти невозможным. И я не считаю, что у ал-Хаджжаджа ибн Йусуфа, при его кровожадности и свирепости по отношению к людям, случалось подобное этому в подобном Томбукту и в исполнении его приказа».
В связи с этим, интересно отметить отношение к ши Али со стороны истинных мусульман:
«Когда же возросли обиды мусульманам со стороны ши Али и несчастья, приносимые им в [делах] этого мира и веры, сердца преисполнились грузом печали и забот из-за него. Люди отчаялись получить утешение в его деле и были разочарованы длительностью его правления, полагая, что оно не прекратится и не окончится. Но ши Али напал на некоего добродетельного бедняка и отобрал его дочь. Этот бедняк пришел к нему в его дом, принес жалобу — а ши поклялся, что если [тот бедняк] не выйдет, то он прикажет сжечь его огнем.
Бедняк вышел плача, поднял руку к небу, обратился в сторону Мекки и сказал: (“Господь мой! О Господин странника! О близкий [к нам]! Вот ты видишь, знаешь и слышишь. И ты обладаешь могуществом, чтобы обуздать этого распутника и негодяя, для которого длится твоя отсрочка и которого настолько обманывает твое бережение, что он [нападает] на добродетельного человека. Выслушай благосклонно его мольбу и помоги ему, раз он молит о твоей помощи!"
В этот же день к ши Али явились двое из числа потомков Мори Хаугаро, родоначальника жителей мори-койра. Имя одного из них было Мори ас-Садик, а другого — Мори Джейба. Они принесли жалобу на зло, которое им обоим причинил некто из его племени, то есть из [племени] упомянутого ши. И когда Али заметил их, то отдал приказание по их поводу — и они были схвачены и закованы в железа.
А он велел их доставить на некий остров и бросить обоих там. И сказал один из них: “Господь мой! Помилуй нас от него и погуби его раньше, чем встанет он с места своего!" Другой же сказал: “И да будет смерть его не в исламе, а в неверии!" Ши в тот момент находился в городе, называемом Куна, в области аль-Хаджар. И он умер в тот же день: его сразила внезапная смерть».
Исламские ученые в империи Сонгай
Помимо прочего, следует отметить, и к этому вопросу мы еще вернемся, наличие подлинных исламских авторитетов и ученых среди жителей Африки того времени. Одним из таких людей был, например, аль-Магили, Мухаммед ибн Абд ал-Керим (умер в 1503/4 году) — североафриканский богослов и законовед. К его консультациям прибегал не только аския Мухаммед, но и правители городов-государств хауса (см. [Батран, 1973 год; Ханвик, 1966 год, с. 298 - 299; Кюок, 1975 год, с. 398, 433 - 436; Хискетт, 1962 год, с. 583 - 586; Найл, с. 331 - 332]).
Когда идет речь о хронике «Тарих аль-Фатташ», не следует забывать о наличии позднейших интерполяций. Они связаны с политико-пропагандистскими мотивами освободительной борьбы XIX века. Это, прежде всего, «легитимизация» претензий Секу Амаду Лоббо на верховный авторитет в Западном Судане — предстают с полной очевидностью.
Амаду — суданская форма арабского имени Ахмед; происходил он из фульбского клана Сангаре (также именуемого Барри) и родился в области Себера, образующей фактически остров между Нигером и его притоком Бани, от г. Дженне до г. Мопти. Попытка же связать с будущим двенадцатым халифом даже шиАли, который о пророчестве ас-Суйюти аскии Мухаммеду знать не мог, и объяснить этим пророчеством репрессивную политику Али по отношению к фульбе (также фулани; но — язык фуль) вообще и клану Сангаре в частности, из которого происходил Секу Амаду Лоббо, — явный недосмотр интерполяторов XIX века.
Явное свидетельство позднейшего происхождения части текста хроники: знакомство Западного Судана с огнестрельным оружием состоялось лишь во время марокканского завоевания, то есть в 90-х годах XVI века. Заимствование сведений о нем из Центрального Судана также маловероятно — турецкие мушкетеры-наемники появились в войске борнуанского царя Идриса Аломы лишь на десятилетие с небольшим раньше в 70-е годы (см. [Мартин, 1969 год, с. 22 - 25; Ханвик, 1971 год, с. 210 - 211]).
«Харидат ал-аджаиб вафаридат ал-гараиб» («Жемчужина чудес и перл диковин») — компилятивная космография Сирадж ад-дина Абу Хафса Омара Ибн ал-Варди (около 850/1446 годов) [GAL, том II, с. 131 - 132, № 8; SB, том II, с. 162 - 163; Крачковский, 1957 год, с. 490 - 496].
Хотя Делафосс и сомневался в возможности точного перевода выражения аскоо-соба, он без колебаний отнес его к берберскому языку и воспринял как доказательство берберского же происхождения правящей династии древней Ганы [ТФ, пер., с. 78, примеч. 2].
В то же время отождествление этого выражения с сонгайским хам 'животное', 'мясо' заставляет вспомнить, что именно термином лахм 'мясо' арабы Западной Сахары именовали своих данников — берберов-зенага [Монтей, 1929 год, с. 331].
Однако препятствием для установления такой параллели в данном случае служит позднее появление крупных масс арабов в Западной Сахаре: оно относится лишь к ХII веку, и тем самым сближение его с событиями ранней истории средневековой Ганы оказывается, в лучшем случае, позднейшей рационализацией.
«Дурар [или «Джавахир» — см. с. 146] ал-хисан фи-ахбар бад мулук ас-судан» («Прекрасные жемчужины рассказов о некоторых царях Судана») — это сочинение, относящееся, судя по приводимым выдержкам из него, примерно к середине XVII века (по Левциону — к его первой половине, см. [Левцион, 1971б, с. 668]), известно только по его упоминаниям в хрониках.
До нас оно не дошло и не отмечено ни Брокельманом, ни другими авторами. Создатель его, судя по упоминанию его отца, Мухаммеда ибн ал-Амина Кано, в связи с избиением марокканцами верхушки факихов Томбукту в 1593 году, принадлежал, как и семейство Кати-Гомбеле, к этой же социальной группе населения города.
Говоря о великих ученых Ислама того времени в Африке, следует упомянуть такого авторитета, как Ахмед Баба. Краткая информация о нем есть в примечаниях к хронике «Тарих ас-Судан»:
««Кифайат ал-мухтадж фи-марифат ма лайса фи-д-дибадж» («Достаточное нуждающемуся для знания того, чего нет в „Ад-Дибадж"») — сокращенный вариант главного труда крупнейшего из ученых западноафриканского средневековья Ахмеда Баба (подробнее о нем см. с. 184; см. также [Леви-Провансаль, 1922 год, с. 250 - 256; Ханвик, 1962 год; Зубер, 1977 год, с. 146—155; EI, том I, с. 196; Е1(2), том I, с. 279 - 2180]); представляет собой сокращенный вариант сочинения «Найл ал-ибтихадж би-татриз ад-дибадж» («Достижение восторга украшением „Ад-Дибадж"»).
Последнее сочинение представляет дополнение к пользовавшемуся большим авторитетом биографическому словарю Ибн Фархуна (XIV век) «Ад-Дибадж ал-музаххаб фи-марифат айан улама ал-мазхаб» («Позолоченная парча о познании виднейших ученых [маликитского] мазхаба»). Эль-Кеттани приводит более пространный вариант названия — «Кифайат ал-мухтадж фи-ихтисар найл ал-ибтихадж би-з-зайл ала-д-дибадж» («Достаточное нуждающемуся о сокращении [книги] «Достижение восторга дополнением к ад-Дибадж"») [Эль-Кеттани, 1968 год, с. 57]».
Довольно интересно описан приход к власти аскии Мухаммеда. В нижеприведенных цитатах он выступает защитником Ислама и мусульман:
«Говорит кадий Махмуд Кати ибн ал-Хадж ал-Мутаваккил Кати: сражение между ними обоими не начиналось вовсе до того, как аския послал ученого, святого и добродетельного Мухаммеда Таля — шерифа, которого они возводят к бану-медас, к ши Баро, призывая того принять ислам. А Баро в то время был в местности, называемой Анфао; и он отказался наотрез. Он держался за свою власть, подобно тому, как это было в обычаях царей. Из-за этого он был груб речами по отношению к ученому и почел дело со стороны того настолько серьезным, что помыслил об его убиении. Но Аллах могуществом своим и превосходством своим отвратил его от этого. И шериф возвратился к аскии Мухаммеду и принес ему весть об отказе ши Баро и о том, что тот сделал с ним.
После этого аския Мухаммед послал ученого, добродетельного, богобоязненного обладателя достоинств и чудес, уакоре по происхождению, альфу Салиха Дьявара снова, вторично к ши Баро. Тот пришел к нему и вручил ему послание повелителя аскии Мухаммеда. Но ши только увеличил наглость, непреклонность отказа и гордыню [свои]. И обошелся он [с Салихом] еще круче, чем поступил в первый раз. При нем в тот момент было больше десяти везиров. Среди них везиром был баракой манса Муса — а был он глубоким старцем, и у него было тогда десять детей.
У каждого эмира в отдельности было свое войско; и все они были с ши Баро, кроме одного лишь мансы Куры — а он побежал к повелителю, аскии Мухаммеду, и присягнул ему. Что же касается дирма-коя Санди, таратон-коя, бани-коя, кара-коя, дженне-коя и прочих, то из этих упомянутых у каждого в отдельности имелось многочисленное войско, но все они [были] с ши Баро.
И поклялся один из его везиров, (а это [был] упомянутый дирма-кой), что убьет он ученого Салиха Дьявара, посланца повелителя, аскии, и сказал: “Если ты нe убьешь этого ученого, не прекратятся посланные аскии к тебе! Напротив, он будет посылать к тебе посланников одного за другим".
Но Аллах ему в этом воспрепятствовал, и ши Баро сказал Салиху Дьявара: “Возвратись к пославшему тебя, но если потом ко мне вернется посланный от него, то кровь последнего будет на его шее. И скажи пославшему тебя аскии: пусть готовится к сражению между мною и им. Я не принял его речи и не приму!" Ученый Салих Дьявара возвратился к повелителю и передал ему слова ши Баро, обстоятельства того и то, что видел с его стороны из непокорства и неприятия ислама, [высказанных ши]».
«И когда передал Салих Дьявара повелителю-аскии то, что видел он со стороны ши Баро, аския собрал своих советников и мужей совета из числа ученых, вельмож и начальников войска и держал с ними совет относительно того, что ему делать: сражаться ли с ши Баро или же послать к нему в третий раз? И они сошлись на том, чтобы послать к ши третьего гонца, который бы его обхаживал и смягчал бы ему речи — быть может, Аллах приведет его к исламу.
И аския послал меня к нему, то есть меня — бедняка нуждающегося, альфу Кати. Я ушел к ши и нашел его в местности Анфао — а это неподалеку от Гао. Я передал ему послания повелителя верующих, аскии, и изукрашивал ему речи, сколь мог красноречивые, как повелел повелитель верующих аския ал-Хадж Мухаммед. Я был с ним любезен, страстно желая, чтобы повел его Аллах благим лутем. Но он наотрез отказался, разгневался и приказал в тот же момент ударить в барабан и начал собирать войска. И он угрожал и метал молнии, желая меня запугать. А я к себе самому прилагал слова поэта: “И, побеждая людей креста и его почитателей, сегодня погибну!"
В ту же минуту собралось его войско около него, подобно горам, и подняло [такую] пыль, так что день стал подобен ночи. И начали они кричать, и клялись, что кровь польется потоками. Потом я вернулся и передал аскии известие. Затем повелитель верующих аския ал-Хадж Мухаммед приготовился, приказал бить в барабаны, и в тот же миг его войско собралось вокруг него. И все они дали ему присягу на смерть. Тогда аския сел верхом и с победоносным войском своим направился в сторону ши Баро.
Оба войска встретились в понедельник двадцать четвертого джумада-л-ухра; а между посылкой повелителем верующих [посла] к ши Баро и столкновением войск их обоих прошло пятьдесят два дня. И началась между армиями сильная битва; и Аллах помог аскии против ши Баро — войско того обратилось в бегство. И было из них убито такое большое число, что люди считали, что на них обрушилась погибель и что это — конец этого мира.
Вместе с ши Баро был денди-фари Афумба; он был из отважнейших людей: в тот день он бросился в Реку и умер в ней. А с ал-Хадж Мухаммедом находился упомянутый манса Кура, сын мансы Мусы; но с аскией не было, помимо мансы Куры, ни одного из государей ат-Текрура и Сонгай, и, кроме него, ни один не откликнулся на призыв аскии».
Важно также обратить внимание на особенности рабства в Африке. Ислам признает рабство как таковое, хотя призывает к освобождению рабов и смягчает их положение. Есть ряд положений Шариатского права, которые направлены на то, чтобы мусульманин не порабощал другого мусульманина, чтобы не разрушались семьи, чтобы рабов не заставляли работать сверх меры и много другого. В Сонгай мы видим нечто противоположное, и при этом следует помнить, что Сонгай было более гуманным государством, чем многие другие:
«Когда же Аллах поверг в бегство войско ши, сам он бежал в Айоро и оставался там, пока не умер. И в тот день воцарился счастливейший, праведнейший; и стал он повелителем верующих и халифом мусульман. И сделал Аллах упомянутого аскию ал-Хадж Мухаммеда наследником всей земли ши Баро — а она от владений канты до Сибиридугу. И обнаружил он в своей собственности в тот день двадцать четыре племени его рабов — но не свободных, которых бы тот обратил в рабство.
А мы назовем имена племен, если пожелает Аллах. Три из них — из числа неверных-бамбара: первое возводят к Диара Коре Букару, второе — к Нгаратиби, что же до третьего, то возводят его к Касамбаре. Ши Баро унаследовал их от своего отца, ши Али, а ши Али, подобно этому, получил их в наследство от ши Сулеймана-Дама (а некоторые называют его Денди). Он подобным же образом — от ши Балма, тот — от ши Мухаммеда-Фари, а тот — от ши Мухаммеда Кукийя. Последний подобно этому унаследовал их от ши Мадого, он был тем, кто завладел [собственностью] малли-коя.
А предки этих племен были под властью малли-коя, после того как деды их были могущественны, а малли-кой — под их властью. Аллах же дал ши Мадого силу для ниспровержения малли-коя; ши разгромил их, полонил их потомство, захватил все их богатства и отнял у них [эти] двадцать четыре племени.
Однако эти три племени были из числа потомственных рабов малли-коя. Их обычай с того времени, как оказались они во власти малли-коя, таков, чтобы ни один из них не женился до того, как выплатит он сорок тысяч раковин своим [будущим] свойственникам из опасения, как бы женщина или ее дети не требовали для себя свободы, и желая, чтобы они со своими детьми оставались в собственности малли-коя.
Эти три помянутых племени раньше были одного происхождения: имя их отца — Бема Тасо (с буквами: “ба" с ималой и с одной точкой, “мим" и “та" — обе с фатхами и “син" с даммой — дамма с имамом); имя же матери их — Арбаакале (с буквами: хамзой с фатхой, “ра" с сукуном, “ба" и “айн" — обе с фатхами, “каф" с фатхой и “лам" с ималой).
Их было трое мужчин — единоутробных братьев; между ними случилась ссора из-за женщины, на которой все они желали жениться. И они возненавидели друг друга и разделили свои родословные. А их происхождение было из Касамбары, название же их селения — Ниани, в земле Мали, а это — город малли-коя. Их повинность во времена малли-коя, с тех пор, как сделались они его собственностью, состояла в сорока локтях на [каждых] мужа и жену до того, как перешли они в руки ши.
Их подать во времена ши, от первого из тех до ши Али, а он был последним из ши на царстве, [была такова]: собирали сто душ мужчин и женщин вперемежку, им отмерялся участок в двести локтей земли, они собирались с барабанами и флейтами и возделывали участок для ши, крича, как кричат земледельцы, и ударяя в барабаны. А когда эти посевы убирали, ши делил их [урожай] между своими воинами. Если же посев бывал испорчен, ши заставлял их платить и требовал их к ответу.
Когда же завладел ими аския Мухаммед, то назначил он с них подать: каждый год, когда они собирали урожай со своих полей, аския приказывал человеку из своих приближенных забрать их урожай. С того из них, кто мог дать десять мер, он их брал, с того, кто мог дать двадцать мер — брал их, и таким образом — до тридцати мер, не превышая это число, ибо оно было пределом, выше коего не увеличивали, даже если бы облагаемый податью был в состоянии дать тысячу. И брал аския Мухаммед некоторых из их детей, обращая их в цену лошадей».
Тот факт, что аския Мухаммед, по сравнению с ши Али, действительно был защитником мусульман, несмотря на свои недостатки, иллюстрирует следующий пассаж:
«У аскии Мухаммеда было [столько] из достоинств прекрасной политики, доброты к подданным и благожелательности к беднякам, чего не счесть и чему не было подобного ни до него, ни после. Он любил ученых, добродетельных и талибов; [любил] обильные подаяния и выплату обязательного и [дополнительных] даров. Он был из числа умнейших и осторожнейших людей. Был он смиренным с учеными и щедро давал им людей и богатства, притом чтобы заботились они о пользе мусульман и об их поддержании в повиновении Аллаху и поклонении ему.
Аския отменил все то из новшеств, из не подлежащего одобрению, из притеснений и пролития крови, чего придерживался ши. И утвердил он веру на совершеннейших опорах. Он отпускал всякого, кто претендовал на освобождение из рабского состояния и возвращал любое имущество, какое ши отбирал силой, хозяевам его. Он восстановил веру и утвердил кадиев и имамов — да наделит его Аллах благом за ислам!»
Свобода мысли и свобода критики во время аскии Мухаммеда
Вот важнейший рассказ, в котором показано взаимоотношение понятий власть – Ислам и приводится пример подлинного мусульманского ученого, который открыто давал наставления аскии Мухаммеду. Также следует обратить внимание на тот факт, что в стране существовала должность кадия – исламского судьи. Эта должность существовала во всех упомянутых ранее государствах, а это, в свою очередь, служит доказательством того, что бытовые вопросы рассматривались в более или менее строгом соответствии с нормами Шариата. Города же Томбукту и Дженне, несомненно, были очагами Исламской науки и культуры:
«Он назначил кадия в Томбукту, кадия — в город Дженне и по кадию — в каждый город своей страны, где полагался кадий, — от Канты до Сибиридугу. Однажды аския остановился в городе Кабара, когда направлялся в Сура-Бантамба со своим войском. Он ехал верхом на своей лошади, а его слуга Али Фолен нес перед ним его меч, после закатной молитвы, и с ним не было никого, кроме помянутого Али Фолена.
[Ехал], пока не достиг того места, в котором сегодня жители Томбукту совершают праздничную молитву, и сказал [тогда] Али Фолену: “Знаешь ли ты дом кадия Махмуда ибн Омара?" Тот ответил: “Да!" И аския сказал: “Иди к нему и скажи, что я здесь один, так пусть он один придет ко мне". Он взял поводья лошади, и Али Фолен ушел. А альфа шейх-кадий Махмуд стоял у двери своего дома с группой людей по обыкновению их.
Али Фолен передал ему послание аскии Мухаммеда, кадий согласился, вошел только в свой дом, взял свой посох и пошел с Али Фоленом, возвращая всякого, кто желал последовать за ним. И пошел он один, пока не нашел аскию Мухаммеда, приветствовал его и поцеловал его благородные руки. Али взял повод коня и отвел его; аския же приказал ему, чтобы он к ним не подпускал [никого], и Али так и сделал.
Затем аския сказал кадию, после приветствия и пожеланий здравия по полной формуле: “Я посылал своих гонцов по своим делам; приказывал ли ты в Томбукту моим приказом? Ведь ты возвращал моих посланцев и препятствовал им в исполнении моих повелений! Разве не царствовал в Томбукту малли-кой?" Шейх ответил: “Да, он царствовал в нем!" Аския сказал: “Разве тогда в Томбукту не было кадия?" Шейх ответил: “Да, был". Аския сказал: “Ты достойнее того кадия или же он достойнее тебя?" Кадий ответил: “Нет, он достойнее и славнее меня!" Аския спросил: “Разве малли-кою препятствовал его кадий свободно распоряжаться в Томбукту?" Шейх ответил: “Нет, не мешал".
Аския сказал: “А разве туареги не были султанами в Томбукту?" Тот ответил: “Да, [были]!" Аския спросил: “Разве в то время в нем не было кадия?" Шейх сказал: “Да, это было". Аския спросил: “Разве ты достойнее этого кадия или же он достойнее?" Шейх ответил: “Нет, он достойнее и славнее, чем я". Тогда аския сказал ему: “Разве ши не царствовал в Томбукту?" Шейх ответил: “Да, царствовал он в нем". Аския спросил: “Разве же не было в то время в городе кадия?" Шейх сказал: “Был". Аския спросил: “Он был более покорен Аллаху или ты покорнее и славнее его?" Шейх ответил: “Нет, он богобоязненнее меня и славнее!"
Аския сказал: “Разве же эти кадии препятствовали султанам свободно распоряжаться в Томбукту и делать в нем, что те хотели из повеления и запрещения и взимания дани?" Шейх ответил: “Не препятствовали и не становились между султанами и желанием их!" Аския спросил: “Так почему же ты мне мешаешь, отталкиваешь мою руку, выгоняешь моих гонцов, которых я посылал для выполнения моих дел, бьешь и велишь их выгонять из города? Какое это имеет отношение к тебе? В чем причина этого?"
И ответил шейх, да будет доволен им Аллах: “Разве ты забыл или делаешь вид, что забыл, тот день, когда ты вошел ко мне, в мой дом, взялся за мою ступню и за одежду мою и сказал: "Я пришел вступить под твое покровительство и прошу тебя за себя, чтобы стал ты между мною и адом. Помоги мне, возьми меня за руку, чтобы не упал я в ад! А я доверяюсь тебе!" И это — причина изгнания мною твоих посланных и отвергания твоих повелений!"
И ответил аския: “Клянусь Аллахом, я забыл это, однако сейчас я вспомнил. Ты сказал правду, клянусь Аллахом, ты будешь вознагражден добром — ведь ты отвел зло, да продлит Аллах твое пребывание между мною и пламенем [ада] и гневом Всемогущего. Я прошу у него прощения и возвращаюсь к нему. И сейчас я тебе доверяюсь и держусь за твою полу. Будь тверд на этом месте, да утвердит тебя Аллах, и защищай меня!" И аския поцеловал руку шейха, оставил шейха, сел на коня и вернулся веселый и радостный, моля о долголетии шейха и чтобы принял его Аллах ранее смерти шейха, да помилует того Аллах.
Взгляни на эти речи аскии Мухаммеда и ты узнаешь, что он был чист сердцем, веровал в Аллаха и его посланника. И как же удивительны они оба! Слава же тому, кто отличил людей! Аллаху принадлежит их возвышение!
Аския Мухаммед оставался у власти два года и пять месяцев — и завершился девятый век. А в тот год (то есть 900 год по хиджре [2.Х.1494—20.IX.1495 годы] — Л. К.) он завоевал Дьягу, захватил из нее пятьсот строителей и четыреста увел в Гао, дабы использовать их для себя (имя их начальника было тогда Карамоко), вместе со строительными орудиями.
Брату же своему, Омару Комдьяго, он пожаловал оставшуюся сотню. И назначил он Омара Комдьяго на должность канфари, и было это в том же году, и тот был первым, кто именовался этим званием — последнего не было до этого, в отличие от [званий] балама и бенга-фарма. А эти два звания оба встречаются со времени ши».
Еще один эпизод из жизни аскии Мухаммеда, который свидетельствует о том, что его Исламское поведение было искренним:
«Говорят, что аския услышал о некоем человеке, из жителей Мекки, у которого было несколько волосков с головы Посланника Аллаха (мир ему и благословение). К этому человеку приносили купцы тысячи золотых, прося его, чтобы он окунул эти благородные благословенные волосы в воду, а они бы ту воду выпили и омылись бы ею. А когда аския пришел к тому человеку, то попросил их у него; тот вынул ему их, но аския схватил из них один волос, бросил его в рот и проглотил его.
О, какой для него успех то, что его почтило! И [какая] милость то, что умножило его! Говорят, когда аския вошел в решетчатую загородку [гробницы] Посланника Аллаха (мир ему и благословение), то вошел бара-кой манса Кура вместе с ним; он ухватился за одну из опор благородной решетки и сказал: “О аския Мухаммед, это Посланник Аллаха (мир ему и благословение), а это — Абу Бакр и Омар (да будет Аллах доволен ими обоими).
Я вступил в их святыню, и я у тебя прошу несколько вещей. Первая — чтобы ты не помещал моих дочерей во дворец иначе как посредством [законного] брака. Аския ответил: “Я сделал [так]!" Затем сказал: “А что второе?" Бара-кой сказал: “Чтобы ты остановился там, где я остановлю тебя в повелении и запрещении!" Аския ответил: “Я сделал [так]! А третье что?" И сказал тот: “И [чтобы] ты не убивал того, кто вошел в мой дом, ни того, кто меня достиг..." — “Я сделал [так]!" — ответил аския. Но бара-кой заявил: “Необходимо, чтобы ты дал мне в том клятву в этом благородном месте: Посланник же Аллаха (мир ему и благословение) будет тому свидетелем!" Аския ответил: “Я сделал [так]!"—и они договорились на том».
В хронике «Тарих аль-Фатташ» встречается интересный пример - наличие лжепророка и его убийство. Мы можем упомянуть, что лжепророки появлялись в разных уголках Исламского мира, в том числе и в самой Аравии:
«В [девятьсот] семнадцатом [31.III.1511 - 18.III.1512 годы] аския отрядил Али, прозванного Али Фолен, и баламу Мухаммеда-Кореи к багена-фари Ma-Кати. А в [девятьсот] восемнадцатом [19.III.1512 - 8.III.1513 годы] был убит он, то есть Тениедда — лжец, притязавший на пророчество и посланничество, да будет на нем проклятие Аллаха! Его убил канфари Омар Комдьяго без ведома и без приказа аскии. Канфари вышел из Тендирмы против Тениедды, и Аллах даровал ему победу над тем, хоть и был лжепророк численностью, мощью и силой сильнее войска канфари Омара; и последний одержал над ним победу лишь при поддержке Аллаха».
Одним из наследников аскии Мухаммеда стал аския Исхак. Судя по описаниям, он был довольно набожным человеком. Вот его характеристика:
«Аския Исхак был [человек] угодный Аллаху, праведный и благословенный, обильный милостыней, пунктуальный в общей молитве, проницательного ума и тонкий. Говорят, что однажды он пришел в мечеть для последней вечерней молитвы в дождливую, темную и грязную ночь и сел там один. Потом пришел муэдзин и возвестил изан; затем он зажег светильник и сел, дожидаясь общину и имама. Но не пришел никто, пока не прибыл один имам и не оживил мечеть.
Тогда муэдзин сказал ему: “О имам! Встань, и мы помолимся. Может быть, ты ждешь прихода аскии Исхака? Да ведь он не сойдет со своего ложа в этот дождь, тьму и грязь! Где он сейчас? На своем ложе, где разостлан разнообразный шелк?" Но из бокового придела мечети ему ответил аския Исхак, сказав: “Если тот, кого дожидаются, — аския Исхак, то здесь он, опередив вас обоих. Вставайте, помолимся!" И встали они, пораженные его выходом к молитве в одиночку».
Великий ученый - шейх Багайого
Одним из великих мусульманских ученых того времени был шейх Багайого. Вот, что говорится о нем в хронике:
«Рассказывают, что аския въехал в Дженне — да хранит его Аллах! — по пути в Табу и процарствовал в нем несколько дней. И однажды повелел он, чтобы присутствовали в большой мечети все, кто был в Дженне, — чернь и знать, где не отсутствовал бы из них ни один. Они явились все; тогда прибыл он с начальниками своего войска и главными сановниками своими, так что они заполнили ряды и колоннады.
Затем аския велел своему переводчику, чтобы тот обратился к людям, сообщив им с клятвой на его [переводчика] языке: “Клянусь Аллахом, я еду в это свое путешествие лишь ради блага страны и пользы рабов. А теперь сообщите нам о тех, кто вредит мусульманам, и тех, кто притесняет людей в этом городе. И кто знает это, но не скажет о нем, на плечи того ляжет ответ за его право и за право рабов Аллаха!"
Переводчик один за другим обходил ряды, говоря это, но община молчала. Среди тех, кто присутствовал в той мечети, был факих кадий Махмуд ибн Абу Бакар Багайого. Он сидел подле аскии. И когда положение для них затянулось и никто не давал аскии ответа, помянутый факих Махмуд сказал: “Истинно ли то, что ты сказал, о Исхак?" Аския ответил: “Клянусь Аллахом, да, истина!" Факих сказал: “Если мы тебе сообщим об этом притеснителе, то что ты ему сделаешь?" Исхак ответил: “Сделаю ему то, чего он заслужил — казнь, или порку, или тюрьму, или изгнание, — или возмещу то, что он погубил и вымогал из имущества!"
И сказал ему факих Махмуд Багайого, да будет доволен им Аллах: “Мы не знаем здесь большего притеснителя, чем ты. Ты - отец каждого несправедливого и его причина. И захватчик совершает насилие над ограбленными лишь ради тебя, по твоему повелению и твоей властью. А если ты станешь убивать притеснителя, то начни с себя самого и поспеши с этим! Те деньги, что тебе доставляют отсюда и которых много у тебя, разве они твои? Или у тебя есть здесь рабы, возделывающие для тебя землю? Или имущество, которое они для тебя пускают в оборот?"
И аския, когда услышал то, был потрясен, удивился, тяжело вздохнул и заплакал, сожалея о речи кадия, так что люди пожалели его и так что стали хмуриться лица его людей на Махмуда Багайого. А худшие из них невежеством закричали тому: “Это ты говоришь государю эти слова?!" — и почти накинулись на него. Но аския их от того удержал и выбранил, и не проявил [ничего], кроме сдержанности, самоуничижения и скромности. Напротив, он ответил: “Ты прав, клянусь Аллахом! А я раскаиваюсь пред Аллахом и прошу его о прощении". Потом, плача, удалился в свое жилище, и слезы капали и текли из его глаз. Так мы передали рассказ от нашего дяди по матери, факиха кадия Мухаммеда ал-Амина, сына кадия Махмуда Кати, да помилует их Аллах».
«Когда же Махмуд вошел в свой дом, пред ним стала супруга его, мать его сына, сейида факиха Ахмеда Багайого, и сказала: “Почему согласился ты на должность кадия?" Он ответил: “Я не давал согласия на то, только они меня заставили и принудили!" Жена сказала: “Если бы ты предпочел смерть этому, было бы, однако, лучше! И если бы сказал ты: "Убейте меня, но не вступлю!"" А он ответствовал: “Я не сказал тогo!" И жена удалилась, плача, и не переставала плакать несколько дней. Да помилует Аллах их обоих. Завершено».
Вот еще один пример назначения на должность кадия праведного человека. Этот же пример свидетельствует о важности должности кадия в государстве:
«Аския Исхак — тот, кто назначил кадия Усмана Драме кадием в Тендирму, принудив его к этому и утвердив его судьей насильно. Кадий Усман был человек ученый, праведный, богобоязненный, аскетичный, благочестивый, ясновидец. Он, как известно, совершил хадж и посещение [святых мест] и обладал из добродетелей и чудес тем, что было очевидно для тех, кто был его современниками.
Из того, что сохранилось о том: когда Усман был в школе, изучая Коран, у его бедной матери не было слуг, кроме сына ее Усмана, этого факиха. И он служил ей при добывании хлеба насущного — приготовлении пищи, толчении [зерна], ношении дров и воды.
Однажды oн пошел отнести дрова [платой] за учение, и мать его не нашла, кто бы занялся приготовлением ее ужина в ту ночь: была она стара и слаба. Она направилась к чашке, из которой ел ее сын Усман, наполнила чашку очищенным рисом, но не толченым, и накрыла ее. Когда же вернулся Усман из школы, мать показала ему на чашку и сказала: “Возьми свою чашку и ешь!" А у нее была другая женщина, с которой она беседовала. Усман пошел к миске, взял ее — и вот она полна приготовленной еды с разными приправами, мясом и обильным жиром.
Мать его встала к нему, запустила свою руку в чашку — а в ней еда с приятным запахом, распространяющая аромат, и от нее идет приятный запах, заполняющий двор ее дома. Мать вернулась на место своего сидения и уразумела, что это — чудо от Аллаха, которым Аллах почтил сына. А могила Усмана — позади соборной мечети Тендирмы; молитвы возле его могилы, как испытано, оказываются услышанными. И она — целительна, как говорит ал-Кушайри в своей “Записке" . А багдадцы говорят, известная-де могила ал-Керхи — [тоже], как испытано. Полезное [примечание]: могилы, около коих молитвы бывают услышаны».
Когда мы говорим о мусульманских государствах Африки, то обязательно следует не упускать из виду такой момент, как почитание могил праведников. В наше время этот вопрос является яблоком раздора в мусульманском мире. Как видим, корнями он уходит в глубокое прошлое. В Исламе запрещено поклонение кому-либо, кроме Аллаха. В то же время, допустимо посещать кладбища и могилы с назидательными целями.
Между этими понятиями существует тонкая грань, и многие люди не могут ее уловить, смешивая при этом дозволенное с запретным. Многие же совершают откровенно антиисламские действия на могилах праведников. При этом следует помнить, что погребенный в такой-то могиле человек действительно мог быть праведником, и он никоим образом не в ответе за дела тех, кто превратил его могилу в своего рода капище.
«Могила помянутого кадия Усмана Драме — она известна: молитвы около нее будут услышаны — это испытано и [признано] единодушно. Молитва, [совершенная] подле нее, не бывает отвергнута. Мы видели это собственными глазами. Я обращался к Аллаху около нее с молитвами, и они были услышаны Аллахом ради меня — слава же Аллаху и благодарение ему! — и возле могилы Мори Мухаммеда ал-Кабари.
Могила Сиди Йахьи — испытана: мы видели это и слышали об этом от многих, кто пробовал это и нашел его подобным тому, [что уже сказано]. Факихи Томбукту, с которыми мы встречались, непрестанно посещали эту могилу — подобно Сиди Ахмеду Баба и факихам Сиди Ибрахиму и Сиди Мухаммеду, двум сыновьям Ахмеда Багайого. Мой коллега факих Махмуд рассказал мне, что это место, в котором люди останавливаются сейчас, полагая, что это — могила Сиди Йахьи (а это место рядом с минаретом, откуда возглашают азан), не то [место]. А настоящее — близ тех ворот и недалеко; оно и есть место остановок факиха Ибрахима и брата его, Мухаммеда Багайого.
Могила факиха Сиди Махмуда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита — подобно тому, [что] сказано.
Могила ученого факиха Мухаммеда Багайого, сына кадия Махмуда Багайого, — я сам испытал ее и видел, что молитва принята. Слава принадлежит Аллаху!
Могила факиха Усмана ал-Кабари, погребенного в мечети Кабары. Один из праведных поведал мне известие о том, которое бы было слишком долгим для передачи.
Могила Мори-Xayrapo в городе, называемом Йара. Но сегодня Йара запустела, и теперь мало кто знает место могилы его.
Могила факиха Букара-Сун — внутри соборной мечети Мори-Койра.
Могила альфы Мухаммеда Таля в Хундибири — испытана. Часто к ней приходят больные проказой и слоновой болезнью, и около нее Аллах их излечивает и избавляет: я видел то неоднократно.
Могила Мори Мана-Бакуа в селении, называемом Таутала в земле Бары, — известная и знакомая, а над нею — знак, по которому ее узнают.
И около могилы аль-Хаджа Касура-Бер в городе Коко (вангара по происхождению, да помилует его Аллах); кахийя ад-Даллул построил над его могилой стену.
Могила фодиги Мухаммеда-Сано в городе Дженне, погребенного в кибле (апсиде. — Л. К.) большой мечети города и позади мимбара (кафедры имама.— Л. К.).
Около могилы факиха Ибрахима в городе, называемом Гума. К ней пришел кахийя Мухаммед ал-Хинди, а он тогда был правителем в Бенге.
И могила факиха Самба-Тенени, похороненного в Дьяука-ле . [Есть могилы] и кроме этих, [могилы], о которых не знают и не слышали; достоверное принадлежит Аллаху, мы же только то привели из них, что знали мы и что слышали мы от надежных людей.
Аския Исхак был прозван, его звали Исхак-Кедебине. А “кедебине" — это оборот языка уакоре: [его значение] “черный камень"».
Важно помнить, что в мусульманских государствах Африки того периода были подлинные очаги культуры. Существовали богатые библиотеки. Отдельные правители покровительствовали наукам и литературе. Одним из таких правителей и был аския Дауд:
«Имя матери аскии Дауда было Бункан-Фарио; а аския Дауд был государем почитаемым, красноречивым, способным к главенству, благородным, щедрым, жизнерадостным, веселым и шутливым. Аллах обогатил его мирскими благами. Он был первым, кто устроил хранилища богатств — вплоть до книгохранилищ.
У него были переписчики, переписывавшие для него книги; и часто он одаривал книгами ученых. Мне рассказал гиссиридонке Дако ибн Букар-Фата, что аския знал наизусть Коран, читал полностью “Рисалу" — у него был наставник, который научил ей аскию. Наставник приходил к нему после рассвета и учил его до того, как делалось совсем светло».
Мы также должны не упускать из виду, что сонгайская военная знать могла действовать и в обход приказаний правителя. Так часто встречаются просьбы к правителю о предоставлении иммунитета, - своего рода охранные грамоты. Мотивировка просьбы о предоставлении иммунитета интересна и тем, что как бы «от противного» показывает обстановку произвола сонгайской военной знати, от которого не были гарантированы даже факихи.
Тымовски полагает, что этот случай бросает свет на положение рядовых свободных; см. [Тымовски, 1974 год, с. 54]. И в этом случае мы видим, что положение рядовых свободных граждан в странах Африки, их правовой статус, были намного хуже и тяжелее, чем таковые в большинстве других мусульманских государств.
Существует еще один интересный вопрос. Это момент бунта против аскии Мухаммеда. Возможно, однако, что дело заключалось не только в использовании в качестве повода к мятежу слабости зрения аскии, но и в весьма распространенном представлении, что правитель может оставаться таковым, лишь пока он полностью здоров и дееспособен.
Это представление как раз характерно для многих африканских обществ предклассового и раннеклассового уровня: правитель — символ единства и благополучия общины. О сходном случае рассказывает, говоря о древней Гане, ал-Бекри; см. [Арабские источники, 1965 год, с. 160/181; Монтей, 1968 год].
Когда речь идет о провозглашении аскии Исмаила халифом, то следует помнить, что и султаны Марокко делали подобные вещи. В данном случае рассказ о назначении Исмаила халифом выглядит, на первый взгляд, более соответствующим политической реальности, нежели те, что содержатся в позднейших интерполяциях. Однако если принять во внимание, что дело происходило в 1537 году, и что саадидский султан Марокко Ахмед ал-Ааредж отказался признать власть турок, провозгласив халифом самого себя, то становится очевидно, что мы имеем здесь дело, в лучшем случае, с позднейшей рационализацией обстановки.
Аския Дауд - смиренный правитель
Одним из наиболее исламских и сознательных правителей Сонгай был аския Дауд. Приведем еще один пример его исламского сознания и поведения:
«Аския задумчиво помолчал, потом сказал старухе: “О мать моя, где твои дети? Выведи их и отдели их от этих рабов!" Старуха вошла в их толпу, вывела своих детей и своих внуков и привела их. И вот они [оказались] лучшими из рабов и красивейшими из них лицом и ростом. Среди них были [такие], чья цена превышала [бы] пятьдесят, а были и кто стоил семьдесят и восемьдесят [мискалей].
И сказал ей аския: “Уводи твоих детей — ведь я их освобождаю, отступаюсь от них и отпускаю их ради Аллаха, который мне подарил пятьсот рабов в одну минуту, а я не торговал, не путешествовал и ни с кем не сражался ради их получения!" Старуха посыпала прахом свою голову, возблагодарила помощь аскии и долго призывала на него благословение; а присутствовавшие [также] благословляли его.
Потом старуха сказала: “Желаю от тебя, чтобы ты написал нам грамоту со свидетельством этих праведных собеседников [твоих] — из-за страха перед превратностью времени, поворотом обстоятельств и переменой дел", Но он ответил: “О мать моя, всякий, кто пишет грамоту для отпущенников своих, пишет ее, только боясь меня . Но я-то не боюсь, что кто-либо из черных сделает что-то против моих отпущенников. Кто бы он был?!"
Они не кончили [еще] своего разговора, когда вошел купец из Гао, которого звали Абд ал-Васи ал-Месрати: он прослышал о приводе рабов к аскии. Рабов он нашел стоящими, вошел, поздоровался и сказал: “О аския, эти прислужники — они из моей доли! Продай же их мне, я их покупаю (а их было пятьсот) за пять тысяч мискалей золотого песка!"
Но аския сказал: “Клянусь Аллахом, продам я их только Творцу Всевышнему, но не сотворенному. И я себе ими куплю у Аллаха рай. Раб из рабов, принадлежащий мне, барма по происхождению — тот, который Мисакуллах, купил рай за тысячу сунну. А как же я с моими многочисленными грехами? Доля твоя — не эти рабы, если пожелает Аллах!"
Потом повернулся к аскии-альфе Букару-Ланбаро и сказал ему: “Напиши для детей этой старухи [грамоту], что я освободил их, и разрезал для них веревку рабства, и оставил их Аллаху Всевышнему!" Писец расспросил старую рабыню, дабы она назвала имена своих детей, и написал ей грамоту в ту же минуту, в том же собрании, со своим свидетельством и свидетельствами тех, кто там присутствовал из числа уважаемых лиц».
Что еще более удивительно для того времени и места, так это то, как аския Дауд умел смирять себя в отношениях с учеными и исламскими юристами (факихами):
«Взгляни на благодетельное его благоволение к кадию ал-Акибу при строительстве большой мечети в Томбукту. Между ними подвигались наушники, говоря [будто бы] со слов кадия то, чего тот не говорил, а аския послал к нему с речами, не подобающими между ними обоими, а кадий дал такой ответ, который бы стерпел лишь подобный Дауду. И когда аския явился к кадию во время своего путешествия в Мали и посетил того в его доме, перед домом стоял привратник. Привратник оттолкнул аскию и впустить его в дом отказался. И аския стоял на ногах своих перед его дверью очень долго.
Кадий же разрешил ему войти только при посредничестве некоторых ученых города и старейших его шейхов. Потом он приказал открыть дверь аскии, тот вошел к нему ласковый, смиренный и приниженный, склонился над его головой. А кадий принял его, сидя против него, [как бы] собираясь встать и уйти, и с суровым видом. Аския же унижался, пока не удовлетворил его. Кадий остался доволен, и они договорились после отказа и препятствий со стороны его. Но продолжение того рассказа — долгое, а потому мы его оставим».
Социальные отношения в империи Сонгай
Вот еще пример поразительного проблеска Исламского сознания. Этот пример, в то же время, показывает, как сильно отличались реальные социальные взаимоотношения в сонгайском обществе от таковых, предписанных Исламом:
«А из этого — то, что передают, будто в один из годов вернулись некоторые паломники из Томбукту и его окрестностей. В их числе был человек из жителей Канты — был он из рабов аскии и совершил хадж с ними вместе. Паломники остановились за городом Гао — обычай их был [таков] во времена сонгаев, чтобы они, когда возвращались, останавливались вне города и не входили иначе, как испросив совет у аскии и после просьбы к нему о разрешении [этого]. Аския выходил для встречи с ними, одаривая их одеждой и убором, просил их о молении за него и стяжал через них благословение.
И когда прибыли упомянутые паломники — а было то во времена аскии Дауда, — они остановились за городом по всегдашнему их обыкновению. Аския услышал о том, потом к нему явился их посланный, передавший ему их послание. Альфа Кати оказался у аскии. Аския вышел с несколькими начальниками города и предложил альфе Кати выйти к паломникам вместе с ним; и тот так и поступил. Они прибыли к паломникам — аския и те, кто с ним [был], сошли [с лошадей], и к ним подошли паломники. А аския сам встал из уважения и почтения к ним и поцеловал им руки.
И приблизился человек из Канты, о коем ранее говорилось, что он был из рабов аскии, и аския встал к нему, а он не знал того и не ведал его происхождения, пожал руку и хотел поцеловать руку его. Но позади аскии стоял уандо, а он знал того помянутого паломника из Канты и знал его происхождение и отчество. И он сказал: “Убери свою руку из руки аскии! Ты берешь его руку своей рукой — вышел ты не из тех людей, что могут это! И как же ты, раб его, что тебя толкнуло на рукопожатие с государем? Уж не этот ли твой выезд из Мекки?!" Уандо схватил паломника за руку, вырвал ее из руки аскии — и поклялся, что отрежет руку его, что вложил он в руку аскии.
Людям то показалось серьезным, и они поразились паломниковой дерзости в отношении руки аскии, когда вкладывал он в нее свою руку. А альфа Кати сидел рядом с аскией и молчал. Аския обернулся к нему и сказал: “О Махмуд, что ты скажешь об этом предмете? И каково вознаграждение тому, кто не знает своих возможностей?" Альфа Кати сказал: “А разве не то, чтобы ты отсек его руку? Это же самое близкое к нему!" И сказал ему аския: “Умоляю тебя, ради Аллаха, законно ли отсечение его руки за это?!"
Альфа ответил: “Как же незаконно отсечение руки тому, кто стоял в Арафе, обошел вокруг Каабы, положил эту руку на Черный камень, потом ею дотрагивался до столба ал-Йемани, ею бросил два камня, потом посетил посланника, да благословит его Аллах и да приветствует, и положил руку эту на сиденье посланника Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует, на его благородном минбаре, потом вошел в благородный садик и положил руку на его решетчатую ограду, положил ее на могилу Абу Бакра и Омара, да будет Аллах доволен ими обоими, потом же не сложил руки со всеми этими заслугами, достоинствами и похвальными деяниями, пока не пришел к тебе, пожимая тебе ею руку, дабы ты его одарил малым и скорым удовлетворением из числа мирских удовольствий.
Нет, эта рука имеет право, что бы ее владельцу из-за нее завидовали, чтобы он ее охранял от загрязнения и не соглашался пожать ею твою руку. Когда он ею дал тебе рукопожатие, мы думали, что наступил для нее худший конец. Мы прибегаем к Аллаху для избавления от того!"
И когда Дауд выслушал, склонившись, его речь, то встал к тому паломнику из Кангы (а слезы текли и капали из его глаз), говоря: “О горе нам! Мы ведь совершили ошибку: поистине, мы износились не по годам!" И поцеловал он руку тому и пожаловал ему сто тысяч [каури]. Он отдал повеление относительно уандо — и с головы того сорвали его тюрбан и отхлестали по щекам; аския же бросил его в тюрьму и уволил его с той его должности.
Потом аския сказал паломнику: “Я тебя освобождаю ради святости руки твоей, и освобождаю в племени отца твоего пятьдесят человек и пятьдесят человек — в племени твоей матери, и снимаю с них государственные повинности!" Затем сказал альфе Кати: “Если бы не ученые, поистине, мы были бы в числе погибающих. Да наделит тебя Аллах благом вместо нас!" Потом они вернулись в город, и когда аския вернулся в свой дворец, то послал альфе Кати десять одежд и пятерых рабов, сказав: “Это твоя награда за то, что ты вмешался в [дело] между мной и неповиновением Аллаху и гневом его. Я обращаюсь к величию Аллаха и его могуществу за прибежищем от того!"».
В этом эпизоде перед нами — столкновение традиционной нормы, строго фиксирующей социальный статус несвободных людей, с новой, мусульманской нормой, исходящей из того, что (опять-таки в теории) мусульманин не может быть рабом мусульманина. Характерно и то, что альфа Кати, выступающий в рассказе хранителем мусульманского правоверия, получает от аскии в награду именно пятерых рабов.
Уандо — сановник, выполнявший функции главного церемониймейстера и, по традиционной норме, передававший присутствующим речи правителя (фигура, довольно характерная для представлений о сакральном царе, то есть определенно домусульманских). Сравним сообщения Ибн Баттуты или Валентима Фернандиша об аналогичных сановниках мандингских. государей [Ибн Баттута, том IV, с. 411—413; Куббель, 1963 год, с. 73—74].
Эти слова Дауда очень хорошо показывают нерасторжимую связь власти аскии с традиционным ритуалом как одно из основных условий удержания в повиновении массы подданных. А так как ритуал явно доисламского происхождения, здесь с достаточной очевидностью видно и то, насколько тонок был слой мусульманских представлений, наложившихся на огромный массив традиционного общественного сознания.
Еще одна цитата об отношении аскии Дауда к ученым, а также о его поддержке беднейших слоев общества, особенно в городах:
«Затем Ахмед ему рассказал о пребывании двух шейхов в гавани, а аския возрадовался им и возвеселился. Потом аския приказал аския-альфе Букару Ланбаро и хи-кою, чтобы они отправились туда, и велел оседлать двух лошадей и отвести их к шейхам, чтобы они поехали верхом на них, и [это] сделали. Он назначил им дом, в котором бы они остановились. А факих Ахмед остался у аскии, и они беседовали.
И сказал ему факих Ахмед: “Я тебе поразился, когда вошел к тебе, и посчитал тебя только безумцем, порочным и бесстыдным, когда увидел, как ты отхаркиваешься в рукава рубах, а люди ради тебя носят прах на головах своих!" Аския рассмеялся и сказал: “Я не был безумен, я в своем уме. Однако я - глава безумцев, порочных и возгордившихся; потому я и делаю себя самого безумным и напускаю на себя джинна ради их устрашения, чтобы они не посягали на права мусульман!"
Потом аския велел принести ему трапезу и умолил факиха Ахмеда, чтобы он поел с ним ради Аллаха. Факих согласился. Но аския сделал три глотка, затем перестал, приказал привести своего коня и оседлать другую лошадь, для факиха Ахмеда, чтобы тот ехал верхом на ней.
Ахмед отказался ехать верхом и пошел с аскией пешком, пока они оба не пришли к жилищу шейхов, в котором аския повелел их поселить. И вошел факих Ахмед, потом вошел аския и склонился над головами шейхов, поцеловав их и приветствовав лучшим приветствием и почтением. И [так] — до конца рассказа, с огромным гостеприимством и посещением двух шейхов каждым вечером вплоть до их возвращения с дарами, которыми аския их снабдил».
«…А о Дауде есть [множество] рассказов относительно [eгo] доброты, но мы оставим большинство из них, боясь затягивания и многословия [рассказа]. Кадию ал-Акибу ибн Махмуду он каждый год посылал четыре тысячи сунну, дабы тот их распределял между бедными Томбукту. Он устроил сады для неимущих Томбукту, а в них было тридцать рабов. Название этих садов — “Сады бедных"».
Следующий пример красноречиво иллюстрирует тот факт, что всегда находились такие деятели, которые смело высказывали правду перед лицом деспота:
«В продолжение [правления] аскии ал-Хаджа последний после кончины кадия ал-Акйба (примерно через год и пять месяцев) назначил факиха кадия Омара, сына кадия Махмуда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита, на должность кадия. А должность кадия в Томбукту пустовала год и пять месяцев, И имам Мухаммед Багайого, да будет доволен им Аллах, поддерживал мир между людьми в то время, ослабленное потерями.
Одни из людей пожирали имущество других и растрачивали достояние сирот. А имам, когда совершал утреннюю молитву, садился у двери мечети Сиди Йахьи в присутствии нескольких талибов своих и говорил, да благословит его Аллах: “У кого есть право против того, кто [ему] в том препятствует, [тот] да придет!" И люди начинали приходить к нему, а он рассуживал их — повелевал, запрещал, сажал в тюрьму и сек тех, кто заслуживал порки.
Соблазнители, развратники и глупцы болтали о нем, говоря: “Взгляните на этого человека (имея в виду этого шейха, Мухаммеда Багайого), который утверждает, будто он не любит мирскую жизнь и будто он аскет! А он-то любит главенство и поставил сам себя кадием; но его никто кадием не назначал!"
Часто он находил на своем месте письма людей, говоривших в них: “Кто поручил тебе это, о Мухаммед?" и поносивших его — а убежище у Аллаха. Он же поднимал письма, читал их, улыбался и говорил, да помилует его Аллах: “Это для нас особое [дело], и Аллах нас спросит обо всем, что было расточено в это время. И мы не заботимся ни о чьей хуле в том, что для нас особо. Мы знаем это, [не] боимся и [не] оставим истину Аллаха. А самое сильное — кара Аллаха!"
Часто находил он там строки некоторых старейшин, известных своей ученостью, с подобным тому, но не обращал на них внимания. [И так] пока не был назначен кадий Омар, сын кадия Махмуда».
Погружение империи Сонгай в пучину гражданской войны
Одной из трагических страниц в истории Сонгай является начало междоусобной войны. В этот период попирались все законы и порядки, народ ввергался в пучину проблем:
«Когда об этом услышал балама, то бросился пешком к кабара-фарме; с ним пошли молодцы двора его, а в руке его был большой дротик, так что ворвался к кабара-фарме в полдень. Кабара-фарма вскочил, но балама схватил его, отхлестал по щекам, швырнул на землю, пронзил его ниже подмышки своим дротиком, проткнув ему сердце, и бросил его мертвым. Балама велел привести своего заточенного раба, тот был освобожден от оков.
[Тогда] балама приказал закрыть дом кабара-фармы и распорядился о покойном — того выволокли за ноги из его дома и там бросили. Садик захватил для себя его дом с тем, что в нем было из богатств. Но он боялся кары аскии за то и послал гонца к своему брату, кан-фари Салиху, сыну аскии Дауда (а тот находился в Тендирме), чтобы рассказать ему о том, что сделал [он,] балама, и что он выходит из повиновения аскии Мухаммеду-Бани и разрывает свою присягу ему. И велел он своему брату, калфари Салиху, выйти к нему со своим войском и своими отрядами, чтобы с ним соединиться и [чтобы] они вдвоем выступили на аскию Мухаммеда-Бани ибн аскию Дауда и сместили бы его.
[Тогда-де] канфари Салих получит власть аскии и станет государем, а его, [Садика], назначит на должность канфари. Гонец баламы прибыл к Салиху, известил его, возбуждая и толкая его на выступление вместе с баламой, и Салих обрадованно и весело ответил тому согласием.
Он собрал свое войско (а за ним последовали бара-кой и дирма-кой) и выступил с большими силами. И рассказал тот, кто слышал от Мухаммеда Биньята, кузнеца, что последний сказал: “Я пересчитал по одному тех из всадников, что вышли с Салихом, и было их четыре тысячи шестьсот. А что до пеших, то их из-за множества было не счесть и не оценить".
Они направились к баламе Садику в Кабару, пока не остановились в Тойе; и Салих послал к баламе — сообщить о своем прибытии. И балама выехал для встречи с ним. Они встретились там. С баламой были его люди, товарищи и войско его; балама в тот день был одет в стальную кольчугу — он сделал ее нижней одеждой, а поверх того надел как верхнюю одежду зеленую сусскую рубаху. Меч его был у него на шее, а пояс его — на пояснице.
Они оба отошли от своей свиты, говоря по секрету и беседуя. Балама рассказал ему об обстоятельствах убиения им кабара-фармы и причине его убиения, и они договорились о [единой] точке зрения и о движении на Гао для свержения Мухаммеда-Бани, брата их обоих. Канфари со своим войском выступил из Тойи, и вместе с ним балама; и оба шли, пока не остановились лагерем между Кабарой и Амадиа».
Мы уже отмечали колдовскую практику. Вот еще один эпизод на эту же тему:
«Говорят, будто между этим кабара-фармой Алу и одним из ученых произошла ссора из-за рисового поля, которое аския пожаловал тому шейху, а поле то находилось в земле Йуна. Кабара-фарма Алу явился, желая силой отобрать от того поле и утверждая, будто оно государственное поле, что шейх его не обрабатывал, а оно-де, (то есть) то поле, находится в руках того, кто занимает должность кабара-фармы, и он — тот, кто его возделывает для дворца аскии.
Они с шейхом поссорились по поводу этого поля, так что кабара-фарма схватил того шейха за руку и опрокинул его. Это было серьезным делом. А с шейхом был там один из его талибов, (то есть) учеников его; и сказал он шейху после ухода кабара-фармы: “Если бы не слова Аллаха Всевышнего в книге его: "А кто убьет верующего умышленно, то воздаяние ему — геенна и так далее" (Коран, 4:95), я бы убил этого кабара-фарму сегодня без меча и без дротика!" Но шейх ответил ему: “Аллах сказал лишь: "Кто убьет верующего", но не говорил: "Кто убьет негодяя"!" И талиб сказал: “Да погибнет кабара-фарма!"
Талиб взял лист [бумаги], написал на нем что-то и [какие-то] буквы, потом сложил его, зашил в черный лоскут и привязал на шею козла. Затем взял копье и ударил того под лопатку, и козел упал и умер. Когда же наступил день, подобный тому дню, в который талиб пронзил копьем своего козла, Аллах послал против кабара-фармы баламу Садика: он поразил того под мышкой подобно этому, и тот умер волею Аллаха».
И снова о гражданской войне:
«Аския же Мухаммед-Бани пребывал в своем дворце, а его разведчики приезжали и уезжали, вызнавая новости. Каждый день, отправлялась сотня всадников, а ее сменяли сто других [в направлении] до Бамбы и Тиракки. Аския решил выступить навстречу баламе, когда тот приблизится к Гао. И когда он приблизился и подошел на расстояние в два дня пути, аския Мухаммед-Бани вышел против него с войском, сильнее его войска в пять раз; общая его численность была тридцать тысяч [человек].
Аския выступил во время рассветной молитвы. Был он мужчиной дородным, жирным, с большим животом и остановился в полдень. Для него воздвигли шатер, расстелили ему под шатром ковер, и лагерь остановился. Аския, как сошел с коня, велел принести прохладной воды, ее налили в просторный таз, и он умылся. Потом он пошел к своему ложу, растянулся [на нем], завернувшись в свои одежды, и спал, пока не приблизилось время послеполуденной молитвы.
Пришли его молодые евнухи, которые будили аскию, с водой для омовения и палочкой для чистки зубов, пошевелили его, но он не шевелился. Евнухи его осмотрели — и вот он мертв. Они оставили его, покрыли покрывалами и позвали главных из его приближенных, так что те вошли к нему. И евнухи рассказали им о том, что произошло с аскией.
Потом они позвали барей-коя и хукура-коя, родных аскии и некоторых военачальников; но скрыли смерть аскии от сыновей аскии Дауда. Они сидели озабоченные, размышляя о том, что им решить и как себя вести, пока наконец не сошлись на провозглашении [аскией] канфари Махмуда, сына аскии Исмаила ибн аскии Мухаммеда; а он в то время был бенга-фармой и был их старейшиной и старшим годами.
Они его позвали — он был в том лагере в своем жилище, послав к нему [сказать], что аския его призывает. Он срочно встал, откликаясь на призыв, так что пришел к ним в шатер аскии. Они ввели его и рассказали о смерти аскии и откинули для него одежду с лица покойного, и увидел он того.
А они сказали ему: “О Махмуд, свалилось на нас это несчастье и тяжкое испытание, которое затрагивает всех нас. И мы думаем, что этот день — последний день державы людей Сонгай и день их исчезновения. Ты ведь видел, как балама Садик убил канфари Салиха, своего брата, убил кабара-фарму Алу, потом снарядил войско для сражения с Мухаммедом-Бани. Тот вышел со своим войском для встречи с ним — и вот он, Мухаммед-Бани: пали на него решение Аллаха и воля его. А здесь сыновья их отца, присутствуют все, но ни один из них не передаст никому эту царскую власть.
Аллах бросил среди них вражду и ненависть, и ни у одного из них нет силы отнять у своего брата эту власть иначе, чем убив его. А мы все - лишь их рабы. Что же ты считаешь и каково мнение твое об этом? Мы все согласны только на тебя и не сойдемся ни на ком, кроме тебя, из-за того, что у тебя есть из терпения, твердости и доброго руководства, да притом всем ты и старейшина их, и старший из них. Мы же считаем — [нужно], чтобы тебе сейчас же была вручена власть, раньше, чем они узнают о его смерти.
И созовешь ты всех непокорных среди них, их хитрецов и самых злобных из их числа, послав к каждому из них посланца, который бы говорил, что это-де аския зовет того [человека]. И всех, кто из них придет, ты нам прикажешь схватить и забить в железа. А кто заслуживает из них убиения, того мы сейчас же убьем по твоему повелению, пока не будет покончено [с ними]. Потом мы для тебя ударим в царский барабан, возведем тебя [на престол], и ты будешь аскией без спора с кем бы то ни было.
А затем мы пойдем для сражения с баламой Садиком и убьем его. Это то, что мы думаем; оно справедливо. Тем будет [достигнута] безопасность нашего могущества. А что до детей аскии Дауда и внуков его, то мы не согласимся никогда, чтобы кто-либо из них стал правителем над нами из-за их злобы, их несправедливости и из-за того, что они разрывают кровные узы!" Махмуд долго молчал, потом ответил согласием и принял [предложение]».
В данном случае рассказ хрониста запечатлел важнейший переходный момент в социальной истории Сонгайской державы: попытку, и притом, видимо, успешную, верховной власти приравнять к зависимым людям свободных сонгаев, входивших в состав главной ударной силы царского войска — его конницы, то есть торжество тенденции к образованию единого класса зависимого крестьянства. Такой шаг Дауда явно был подготовлен предшествовавшим развитием — едва ли случайно рассказ о нем хронист сопроводил замечанием о захвате дочерей воинов; см. [Куббель, 1974 год, с. 178—179].
Дин-тури — главный атрибут царского сана у сонгаев: символ первого огня, некогда зажженного на сонгайских землях, головня, якобы оставшаяся от этого огня. В соответствии с обычным правом большинства народов Западного Судана, такая головня служит свидетельством принадлежавшего сонгаям права первопоселенцев на занимаемую ими территорию.
Данный эпизод — свидетельство также огромной роли, какую играли доисламские верования и представления в, казалось бы, вполне мусульманской державе Ал-Хадж Мухаммеда I и его преемников.
Причины падения империи Сонгай
Здесь будет уместным привести важнейший вывод хрониста о том, почему государство Сонгай погибло. Следует отметить, что этот вывод полностью согласуется с Исламскими представлениями о жизни и гибели государств:
«А то, почему погибло дело сонгаев и Аллах рассеял их объединение и покарал их тем, над чем они насмехались, — это суть отклонение от истин Аллаха, бесчинство рабов, гордыня и заносчивость знатных. Город Гао в дни Исхака был предельно развращен и [полон] откровенных крупных преступлений и неугодных Аллаху деяний. И распространились бесстыдства — так что они создали [даже] начальника для прелюбодеев, сделали ему барабан, и перед ним разрешали [прелюбодеи] споры свои друг с другом и прочее, чем бы был обесчещен упоминающий его и рассказывающий о нем, обладатель сообщений. Все мы принадлежим Аллаху, и к нему мы возвратимся».
Говоря о конце Сонгай, мы должны проанализировать мотивы и поведение марокканцев. Еще более знаменательно то, что Сонгай погиб не от рук европейцев, а от рук своих единоверцев – марокканцев! А зверства, которые они чинили, мало чем отличались от зверств европейских колонизаторов. Вот пример ограбления мусульман мусульманами:
«Люди только и занимались, что поисками с утра до вечера [других] домов и выносом того, что можно унести. Каков же был их испуг утром седьмого дня, когда марокканцы остановились у их дверей со своими вьюками и лошадьми, обрушились на них с мерзкими речами, упреками и побоями и выгнали их против их воли и силой! Марокканцы разделили их дома, и оказалось, вошли они в них в то время, как хозяева домов выходили. Ведь мы принадлежим Аллаху, и к нему мы возвратимся! Но большая часть их богатств осталась в их домах, потом же, после ухода хозяев, ни один не смог вернуться, чтобы унести то, что у него осталось».
«Не охватить в последовательном [рассказе] те беды и порчи, что обрушились на Томбукту при поселении в городе марокканцев; и не сохранить [в памяти] те насилия и преступления, что они в нем создали. Они срывали двери домов и спилили деревья в городе, чтобы построить из них судно; а после изготовления того велели тащить то судно от Томбукту к Реке».
Также мы можем привести и пример черного предательства, которое очень строго порицается в Исламе:
«Аския Мухаммед-Гао послал к Махмуду аския-альфу Букара-Ланбаро и хи-коя. Когда оба приехали к паше, тот принял их приветствием и почтением, разбил для них шатер, расстелил им ковер и оказал им обоим гостеприимство. Они оставались у него три дня, потом он облачил их в прекрасные одежды и осыпал подарками. И послал он аскии то, что послал, и написал ему, предлагая ему приехать самому; он поклялся аскии в полной безопасности и советовал ему поторопиться и поспешить с прибытием; а он-де, [Махмуд], ждет только его приезда, и он спешит, собираясь возвратиться.
Те двое вернулись к аскии с письмом паши Махмуда. Аския прочел его, а аския-альфа стал его уговаривать поехать и побуждал к этому, но он обманул аскию, скрыв от него, что паша Махмуд поклялся на списке [Корана], что аскии у него будет лишь защита Аллаха (а не гарантии самого паши). Говорят, что паша посвятил аския-альфу во все свои тайны и сделал его другом и доверенным, а тот продал ему аскию Мухаммеда-Гао; и пообещал ему Махмуд [всякие] вещи, и он найдет предлог для прибытия аскии к паше.
Семь дней спустя после приезда аския-альфы от Махмуда аския собрал людей Сонгай посоветоваться с ними и объявил им, что он наутро уезжает из-за благоприятного ответа Махмуда-паши. Но никто из них не сказал ни “нет", ни “да". Тогда хи-кой сказал аскии: “Ты не видел Махмуда и не знаешь его. Его видели только я и аския-альфа. И я о нем не думаю [ничего], кроме худого. Он для нас не пропустил ничего из [знаков] почтения и любезности, он целовал наши головы, сам приносил нам еду и прислуживал нам, приносил нам воду и стоял с нею пред нами, пока мы не кончали есть.
Но когда я увидел это, то понял с уверенностью, что у него целью — ты, ты, только ты! Не уезжай! Ведь если ты не согласишься и поедешь, то, клянусь Аллахом, не вернешься никогда! Это — то, что я тебе напомнил". Аския обернулся к аския-альфе и оказал: “Что ты окажешь, о факих?" И тот ответил: “Клянусь Аллахом, я с его стороны ожидаю лишь добра и верности обещанию!" Аския промолчал, и все общество разошлось по своим жилищам».
«Тогда Махмуд встал, вошел в большую палатку, поставленную позади шатра, в котором собрались, затем велел позвать каида Мами. Тот был позван и вышел к нему. И паша сказал ему: “Что ты скажешь об этих людях? Они ведь пришли к нам под защитой Аллаха, мы позвали их — и они покорно согласились на приглашение, и ни с одним из них нет оружия! По мне, так сегодня нам нужно их оставить в покое, и пусть возвращаются. Они народ глупый, не знающий зла; и когда пожелаем мы от них, чего захотим, они придут. И они придут к нам, если мы их позовем. А ты что скажешь?"
И Мами ответил: “Созовите кахийев и баш-ода!" Те пришли, и Мами сказал Махмуду: “Повтори им те твои слова, что ты сказал относительно этих людей!" Махмуд повторил им [это], а они все сказали Мами: “А что скажешь ты, о каид? Наш господин Ахмед, да поможет ему Аллах, послал тебя с нами только для войны, совета и [военной] хитрости!"
Мами ответил: “Аллах да поможет султану! Государь меня послал только для того. Однако же, о паша, — да укрепит тебя Аллах и да окажет Он тебе благодать! — в этих твоих словах нет вреда, но люди эти уже поражены и испуганы, в них вошел испуг. И если сегодня они выйдут из наших рук, то никогда к нам не вернутся из-за проникшего в них страха перед нами; и если после этого дня мы их позовем, они не дадут согласия. Их [сюда] привела только удача султана, да поможет ему Аллах. Тому, в чьи руки попал его враг, необходим залог против его бегства, и разумный не гонится по следу, оставив вещь. А если их упустим в этот день, то не достигнем подобного ему никогда!"
Паша Махмуд поцеловал руку каида Мами и одобрил его мнение. Затем каид Мами сказал: “Если мы их захватим, то посоветуемся относительно их дела с государем, сообщив ему об их положении. И он повелит отпустить их, мы их отпустим и ни одного из них не убьем. Если же он прикажет убить их, мы их перебьем!" Собравшиеся присоединились к его совету; каиды, кахийи и баш-ода вернулись на свои места в том собрании, а там остались Махмуд и Мами».
Вторжения жаждущих наживы марокканцев
Очень красноречиво описан главный мотив вторжения марокканцев:
«А паша Махмуд продолжал пребывать в Кукийе со своим войском, пока не пришло к нему туда письмо каида ал-Мустафы ат-Турки. Гонец каида просил у паши помощи и сообщал ему о том, что произошло из боев и стычек между каидом и жителями Томбукту; потому что те убили из числа стрелков каида семьдесят шесть [человек]. И гонец известил пашу о том, что Мустафа осажден и просит от них подкрепления. Он нанял [для посылки] к ним того человека — туарега и подарил ему принадлежавшую ему чистокровную кобылу.
Когда гонец прибыл к паше, Махмуда это [известие] разгневало и взбесило: посланный нашел его решившимся на возвращение в Денди, чтобы истребить детей аскиев, что были вместе с Нухом. Паша собрал совет и совещался с войском своим о том, возвращаться ли ему в Томбукту на выручку каиду Мустафе. Они сошлись на том, чтобы выделить для тех отряд, который им поможет.
Махмуд указал на каида Мами, и они назначили того на эту [операцию]. Паша назначил его, выделил ему семьсот стрелков и отправил его на следующее утро. Каид Мами его спросил о том, что ему делать с жителями Томбукту. Махмуд ответил: “Когда придешь, то соверши среди них "сабил" в течение семи дней!" А в их манере говорить “делать сабил"— [это значит]: когда султан гневается на жителей области или они вышли из повиновения или оказывают ему сопротивление, он бросает на них свое войско, оно входит к ним в их страну, и воины убивают всякого, кто им встретится из жителей, и всякого, кого они увидят [в течение нескольких] дней, или день, или два дня.
Но если город велик, то они продолжают убивать жителей до семи дней. Но Мами сказал: “Города Томбукту не хватит для "сабиля" одного часа. Они изнеженнейшие из людей и самые чувствительные из них сердцем; если ты убил из них троих, то семеро умрут со страха и с перепуга, без прикосновения стали. И притом государь, да поможет ему Аллах, не желает ни гибели Томбукту, ни его запустения. Он хочет, чтобы в нем была построена касба и чтобы от них вывозились богатства!"
И ответил Махмуд: “Да, мы это знаем, таково его желание. Однако дело в твоих руках, так поступай же по своему усмотрению и смотри, что можно с ними [сделать]!" Мами же сказал: “Я пойду, если пожелает Аллах, и мы с ними будем обходиться с мягкостью и добротой, пока не явишься ты". После того они прочли фатиху, и Мами выступил и пошел. Он шел, пока не остановился снаружи города. Оказалось, жители Томбукту уже замирились с каидом Мустафой, и раздор и бои прекратились».
И снова о злодеяниях марокканцев, которым нет оправдания согласно Исламу:
«Рассказал мне наш наставник Мухаммед Улд Куртам, что они убили из жителей Томбукту четырнадцать душ: двоих вангара, двух суданцев, одного из [касты] кузнецов, которого звали Абдала Ниабали, и девятерых сан, в их числе ученого, просвещенного Аллахом, факиха Ахмеда-Могья, Мухаммеда ал-Амина, сына кадия Мухаммеда ибн Махмуда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита, и прочих, да помилует их Аллах, и Мухаммеда ал-Мухтара, да помилует его Аллах».
О поведении марокканцев в городе Томбукту – древнем очаге культуры в Африке. После завоевания, Томбукту пришел в полный упадок:
«Мне сообщил Улд Уада ибн Мухаммед из [племени] айд-ал-мухтар, что с кадием Омаром, да помилует его Аллах, когда его вывели из мечети, был его молодой слуга, ведавший кладовыми его дома. Юноша стал плакать, когда увидел, что с ними происходит, и один из стрелков ударил его мечом и убил его. Кадий Омар рассмеялся, его о том спросили, a он ответил: “Я считал, что я лучше этого юноши, но сейчас проявилось его превосходство: ведь он меня опередил в раю!"»
«Когда марокканцы выслали их и они уехали, Томбукту стал телом без души. Дела его перевернулись, положение его изменилось, и переменились его обычаи. И сделались его низшие слои населения высшими, а высшие — низшими; самые подлые его обитатели стали господами над его знатью. Веру продавали за мирские блага, покупали заблуждения за путь спасения, веления закона сказались в бездействии, умерла сунна, и ожили ереси. И не осталось в городе того в то время, кто придерживался бы сунны, ни того, кто бы шел по пути боязни Аллаха, за исключением одного Мухаммеда Багайого ибн Ахмеда, да помилует его Аллах».
На фоне описываемых мрачных и печальных событий, воодушевляет и радует пример подлинно исламского поведения одного из ученых. Этот пример внушает надежду на возрождение функционирования исламского права в полном объеме:
«Мне рассказал мой родич Мухаммед Баба ибн Йусуф Кати, да помилует того Аллах, что однажды паша Махмуд проходил мимо Мухаммеда Багайого и призвал его и потребовал [к себе]. И тот нашел пашу в его государственном совете, со свитой и среди его кахийев; а его баш-ода стояли позади каидов и кахийев. И когда подошел к нему шейх Мухаммед Багайого, паша поднялся, встал, встретил его, поцеловал его пальцы и усадил перед собой, дав ему подушку. Затем он протянул ему сложенное письмо и подал ему чернильницу и калам и сказал: “Впиши в него твое свидетельство!"
Шейх открыл письмо и обдумал его. И вот, в чем содержание его: “Пусть знает повелитель верующих государь, сын государя, господин наш Абу-л-Аббас Ахмед, Аллах да поможет ему и да сохранит вечно царство его, что мы схватили этих факихов — кадия Омара, братьев его и последователей его — только из-за того, что нам открылось в их душах из враждебности к государю и ненависти к нему. Для нас достоверно известно, что их сердца — с аскией. Они строили козни, а люди собирались к ним для войны с нами, единодушные в испорченности, после того, как убили из войска султана семьдесят три человека".
И в письме были свидетельство главных сановников Томбукту и его старейшин о том и запись о согласии кадия Мухаммеда. И сказал шейху паша: “Впиши твое свидетельство под этой строкой"! — и показал на место в письме, в которое он должен был поместить свидетельство. Но шейх молил Аллаха оградить его от того, то есть от того, чтобы он поставил свое свидетельство, а паша сказал: “Ты непременно напишешь! Каждому, кто откажется написать, мы отрубим руку по плечо!"
Шейх улыбнулся, рассмеялся и сказал: “По мне, так отсечение тобою руки лучше и ближе, чем писание лжесвидетельства! Прибежище в Аллахе; но я, клянусь Аллахом, выбрал отсечение головы [вместо] этого!" И сказал паша: “Что же, ты разве достойнее, чем эти добродетельные свидетели? Или ты лучше кадия?" Факих ответил: “Нет сомнения в том, что все они лучше меня. Однако они из-за своего знания узнали об испорченности тех [людей] и о том, что свидетельствуют. Меня же, клянусь Аллахом, Аллах в том не просветил, и я о том не знал. А свидетельствовать [следует] лишь о том, чему был очевидцем, что знал да чему был свидетелем — но я не был очевидцем, не знал и не был свидетелем!"
Паша сказал: “Нам известны твои помыслы! Ты вместе с кадием в его обмане и кознях, ты всего только один из его людей. И мы видели твой почерк в твоем письме, что ты написал аскии Нуху!" Потом паша Махмуд обернулся к аския-альфе Букару-Ланбаро — а тот сидел у него среди присутствовавших — и сказал: “О альфа Букар, разве ты не видел письмо?" Тот ответил: “Да, я его видел написанным его рукой..." Но шейх не обернулся, не поднял к нему головы и не дал ему ответа».
«Когда же он возвратился в свой дом, пришел к нему упомянутый аския-альфа Букар-Ланбаро и стал перед его дверью и приветствовал [его]. Его спросили: “Кто ты?" Он ответил: “Я — аския-альфа Букар ибн Ланбаро, грешник, лжец и преступник!" Шейх улыбнулся, велел открыть дверь, ее (открыли перед аския-альфой), и он вошел. Он склонился над головою шейха, и поцеловал ее, потом сказал: “Прости мне и извини меня: я не видел ни почерка твоего, ни письма твоего к аскии Нуху.
Ведь я солгал и возвел на тебя напраслину из страха перед пашой, перед его яростью; и в моей груди нет сердца, подобного твоему, в котором Аллах не сотворил страха [иного], чем пред Аллахом!"
Шейх рассмеялся и сказал: “Аллах простил мне и тебе и извинил меня и тебя. И я не браню тебя за это!" И аския-альфа Бухар ушел, плача, к своему дому. Смотри же на этого шейха — с пашой и также с аския-альфой: когда Аллах знает, [что] в сердце раба его — истина, он подчиняет ему своих тварей».
Источник: Издание «Суданские хроники», Москва, 1984 год
