События в Тулузе как индикатор недочетов социальной политики Франции

 

Это происшествие привлекло внимание мировой общественности: 23-летний француз алжирского происхождения Мохаммед Мерá, обвиняемый в совершении семи убийств, погиб после 32-часовой осады его квартиры при попытке скрыться. 

В этой истории много непонятного: каким образом любитель ночных клубов и мотоциклов вдруг оказался «исламским экстремистом»; почему французские спецслужбы, длительное время следившие за Мерá и его якобы подготовкой «в лагерях Пакистана и Афганистана», неожиданно прекратили наблюдение, дав тому возможность запастись солидным арсеналом оружия и боеприпасов и совершить инкриминируемые ему убийства; почему свидетели штурма говорят об интенсивной перестрелке между Мерá и полицией, в то время как представители ведомства отрицают применение огнестрельного оружия; почему есть столько вариаций официальных версий гибели подозреваемого? 

Но главные вопросы относятся к событиям, на которые в свете поднявшейся вокруг задержания «Тулузского террориста» не сразу обратили внимание. Во-первых, это запрет въезда на тарриторию Франции таким видным мусульманским ученым, как Юсуф аль-Карадави, Махмуд аль-Масри, бывший муфтий Иерусалима и оккупированных палестинских территорий Икрима аль-Сабри, египетский проповедник Сафват аль-Хиджази, и два ученых из Саудовской Аравии: имам и чтец Корана Абдулла Басфар и призывающий к нравственному самоусовершенствованию проповедник Айед аль-Карни; и заявление о нежелательности пребывания на территории Франции профессора Оксфордского университета, гражданина Швейцарии Тарика Рамадана. Формулировка причины подобных ограничений — якобы они «призывают к ненависти и насилию, и в нынешних условиях представляют собой большой риск нарушения общественного порядка» — вызывает изумление: ведь эти ученые, наоборот, всемирно известны своими призывами к толерантности и сотрудничеству с немусульманами, а также к мусульманам быть активными и полезными членами общества, в котором они живут. 

Кроме того, под лозунгом «борьбы с экстремизмом» стали продвигать законопроект, который, будучи утвержденным, даст полиции возможность отслеживать инакомыслящих по посещаемым ими сайтам в сети Интернет. 

В своем стремлении разобраться в сложившейся ситуации мы обратились к бывшему Чрезвычайному и полномочному послу Украины во Французской Республике Юрию Николаевичу Кочубею, дипломату с более чем сорокалетним стажем, который также является ведущим научным сотрудником Института Востоковедения им. А. Ю. Крымского НАН Украины. 

Юрий Николаевич, как Вы относитесь к тому, что СМИ сразу окрестили Мухаммада Мерá экстремистом?

Никто не может точно сказать, что именно произошло в Тулузе по причине недостатка информации. Возьмите ту же трагедию «Норд-Оста» в Москве — в живых остался один — тот, кто требовался для нужных показаний, остальные погибли. Так и во Франции: все погибли, и «виновник» тоже. Убийство всеми осуждается, но вместе с тем мало что известно о мотивах, которыми руководствовался убийца. Я не хочу употреблять слово «террорист» — слово «террор» в наше время приобрело какую‑то политическую окраску — поэтому я называю его убийцей. Нужно поработать, чтобы узнать, кто он, что его толкало на такие акты, которые, конечно же, вызывают всеобщее осуждение, потому что они несправедливы и противоречат морали и религии. 

На данном этапе «экстремизм Мухаммада Мерá» — лишь голословное утверждение. Как можно сходу сказать, является ли человек экстремистом, пусть даже и отслеживая посещаемые им страницы в сети Интернет? Когда человек принадлежит к некой организации, идеология и деятельность которой проанализирована и признана экстремистской — можно сказать, что человек является экстремистом. Сейчас же, на мой взгляд, СМИ — осознанно или нет — производят обработку населения, вырабатывая у него своего рода рефлекс: «арестовали — значит, это экстермист». Людей пытаются отучить от критического мышления. 

Подобные меры направлены против инакомыслия?

Именно. Сейчас мы видим, что людям хотят навязать определенные мысли; новое законодательство, которое сейчас разрабатывается в рамках «борьбы с экстремизмом», предусматривает усиления контроля за носителями элементов инакомыслия.

Нам в ХХІ веке нужно отказаться от преследования людей за их способ мышления. То, что для кого-то экстремизм, может таковым и не быть — это еще необходимо доказать. И любое правительство, в том числе и наше, должно наводить порядок и наказывать за то, что человек делает, а не как он думает — мало ли что он может думать? 

Вот когда мысль переходит в действие — здесь уже на определенном этапе нужно заранее принимать меры для того, чтобы не допустить реализации преступного замысла. А еще, говоря о мусульманской молодежи Франции — ей нужно дать возможность найти свое место. Это нелегко, особенно в условиях кризиса. Но канализировать всё в русло «все проблемы от иммигрантов» — так французское правительство этих мигрантов само позвало и даже агитировало их на переезд в страну. 

Во Франции время от времени поднимают шум по поводу угрозы беззакония, исходящей якобы в основном от мусульман-иммигрантов. Какова Ваша оценка этого явления?

Мне кажется, что если все обстоит так, как показывает печать, и в первую очередь французская — французское государство пожинает плоды посеянного ранее. Наплыв иммигрантов из стран Северной Африки был вызван политикой правительства Франции после окончания Второй Мировой войны. Определенную роль в этом играли не только потребности французской экономики, но и электоральные соображения левых партий, которые в то время были при власти и хотели ее удержать. Они рассчитывали в иммигрантах найти свой электорат, и в какой-то мере им это удавалось. 

В настоящее время, по прошествии нескольких десятилетий, ситуация изменилась, но мусульмане могут сыграть определенную роль и в связи с выборами. Остается рассчет на то, что присутствие большого их количества вызовет определенную реакцию в обществе. 

Я наблюдаю многие годы и вижу, что в их отношении проводится какая-то, можно сказать, оторванная от реальности политика: с одной стороны все понимают, что эти мигранты — уже второе, третье поколение — являются интегральной частью общества и должны занять в нем свое место, имея полное право на это; с другой стороны — мало что делается, чтобы их по-настоящему включить в это общество и адаптировать. 

Когда инициировался процесс интеграции мигрантов — под этим подразумевали их ассимиляцию. Но, в протиповоложность достаточно легко ассимилирующимся европейским народам, с народами мусульманскими этого не случилось. 

За иммигрантами из Магреба, других мусульманских стран стоит могучая цивилизация, и растворяться они не хотят — наоборот, они хотят обеспечения своих уже коллективных прав. Когда мусульмане были одиночными — они реализовывали лишь персональные права. Когда их стало множество — у них появились определенные коллективные права, их тоже правительство должно учитывать. Например, на строительство мечетей, организацию похорон и так далее. 

Однако правительство пошло по линии, с моей точки зрения, смехотворной — они стали вторгаться в сферу частных и семейных вопросов, которые государством регулироваться не должны. Например, тот же запрет на ношение платков в учебных заведениях. Они апеллируют, что подобное одеяние мусульманок — Средневековье; однако запрет на него ведь тоже Средневековье. Почему не оставить решение этого вопроса самим людям: кто как привык, кто как считает правильным, у кого как в семье принято? Ведь есть мусульманские страны, где к этому относятся не очень ревностно; там можно ходить и в европейской одежде, и с непокрытой головой. 

Когда правительство стало вторгаться в вопросы, которые каждый для себя без вреда для других может решить в частном порядке — это стало подогревать атмосферу в стране. Естественным результатом стало возникновение напряженности в обществе, которая стала приводить к разного рода эксцессам. Вместо решить существующие социальные проблемы этими мерами были лишь созданы новые. 

Часто говорят о высоком уровне преступности среди иммигрантов...

Эту проблему также создали французские правящие круги, допустив концентрацию иммигрантов в определенных местах. Люди, прибывая в новое место, стремятся селиться поближе к своим землякам, и это абсолютно естественно и нормально. Однако нужно думать о том, чем занять этих людей. Уже на этом этапе, в 50-60-е годы, я считаю, должна была проявиться регуляторная роль правительства, они должны были думать, к чему это приведет.

Иммигрантские кварталы преимущественно бедные, с низким достатком и высокой преступностью — и у попавшего туда человека нет никакой перспективы из этой среды выйти. Ведь за образование нужно платить, у родителей нет денег, так как они перебиваются случайными заработками… это очень серьезный вопрос. Вот возьмите негритянское население Америки — это ведь та же история: «родился в бедном квартале — не получил образования — попал на низкооплачиваемую работу — продвижения никакого — начинается преступность — попал в тюрьму». Замкнутый цикл, потому что они не могут заработать, чтобы дать образование ребенку. 

Получается, Франция сама себя загнала в эдакий ступор и не может из него выбраться?

Именно так. Своей неразумной политикой они загнали себя в него с самого начала, и ничего не делали, чтобы из него выйти. Они предпочитают применять полицейские меры, запрещая платки, никабы, молиться на улице... Это не может решить каких-либо проблем, но создает дополнительное напряжение в обществе. 

Говорят, что посчитали — а во всей Франции никабы (вуали, закрывающие лицо — прим.ред.) носят не более 500 женщин. Даже если это одеяние с точки зрения европейца непонятное и ненужное — пусть она себе его носит, раз так хочет. В большинстве ситуаций это ведь никому не мешает. Конечно на заводе работать она в нем не сможет, в том числе и с точки зрения техники безопасности — но запрещать?! 

Я согласен с приехавшей на Запад девушкой, которая очень точно подметила: «Когда мы были в Афганистане, талибы заставляли нас покрывать лицо. Здесь нас, наоборот, заставляют открывать лицо и ходить с непокрытой головой… в чем же разница в подходе каждого из режимов?» Ведь и то, и другое суть насилие над человеком и его индивидуальностью. Хочет она носить платок — пускай носит, проблемы в этом нет вообще никакой. Это ведь делают по разным причинам — одна хочет кому-то что-то этим показать, вторая просто носит, потому что считает, что так надо, у кого-то в семье так принято; ради Бога, считает, что нужно носить — пускай носит. Но возводить это в ранг государственной политики и проблемы не стоит совершенно. 

Тем не менее, когда я жил во Франции, со стороны мусульман не было каких-то проявлений агрессивности, даже в этих районах вокруг Парижа, т.н. бывший «красный пояс», теперь он стал мусульманский — все было более-менее нормально; но каждый взрыв агрессии приводит к очень негативным последствиям. 

Целесообразен ли по-Вашему запрет на вьезд для видных мусульманских ученых и почему?

Вообще запрещать деятельность мусульманских организаций — это, по-моему, путь неправильный и ни к чему положительному не приведет. Также и запрет на въезд видным ученым — как раз представителям не радикального крыла, а тем, которые стремятся найти взаимопонимание между жителями одной страны, но разных конфессий. Это тоже не уменьшает напряжения, а усиливает его, потому что такие проповедники, ученые — они носители той точки зрения, что сосуществование мусульман в стране немусульманской возможно, при том что будут соблюдены их права. В том числе коллективные права — иметь мечеть, иметь свои кладбища, и тому подобное. Все эти вопросы частично решаются, конечно — но, к сожалению, искусственно заостряются при приближении каких-то важных политических моментов. 

Некоторые французские политики сейчас пытаются построить свою избирательную кампанию на Тулузском инциденте. Как Вы оцените подобные «избирательные программы»?

Акты, подобные произошедшему в Тулузе, подогревают тот сегмент электората, который стоит на ксенофобских позициях и на грядущих выборах будет играть определенную роль, более важную роль, чем прежде. Раньше было... нельзя сказать, что более сбалансированно — но было правое крыло, левое крыло (куда входили социалисты, социал-демократы и коммунисты)… сейчас набирает силу ультраправое крыло: те, которые выступают против мусульман, против иммигрантов. Это их позиция, которая вызвана определенными причинами, и они сейчас набирают силу. Теперь важно, куда склонится этот сегмент электората — тот имеет больше шансов на победу. Поэтому такого рода эксцессы, как события в Тулузе, играют свою роль в предвыборной борьбе. 

Сейчас в этой борьбе стараются использовать так называемый «мусульманский фактор». Это очень плохо, потому что это в будущем это обязательно вспомнят. И я не говорю уже о том, с какой стороны это могут вспомнить… Политики, затевающие такого рода вещи — не понимают и не хотят понять, что нужно быть очень и очень осторожными в столь тонких и столь глубоко касающихся человеческого естества вопросах, как этнические и религиозные. Здесь нельзя что-то кому-то навязать. Насильственная исламизация не может принести никаких результатов — но также не может принести их и насильственная ассимиляция мусульман в секулярное европейское общество. 

Я надеюсь,что разумные представители французского политического эстеблишмента поймут пагубность этого пути и станут искать общий язык с представителями мусульманской интеллигенции, отстаивающими права мусульман во Франции, и находить соответствующие решения уже на правительственном уровне. Иначе ничем хорошим развитие ситуации не завершится. 

Использование же событий в Тулузе, я считаю, является попыткой ухода от ответственности, от обязанности дать какую-то реальную избирательную программу по решению острых общественных проблем. Ведь, по сути, такие кандидаты не предлагают реального решения острых социальных проблем, неустроенности населения; они даже не утруждают себя обещаниями их решить. 

Это отличный способ перевести внимание СМИ. Кроме этого, недовольство народа перенаправляется в иное русло: «нам плохо, потому что есть мигранты». И так на самом деле многие стали думать. Хотя, если разобраться — чтобы мигранты могли приносить максимальную социальную пользу — в это нужно что-то вложить, пожертвовать, в том числе французскому бизнесу. Не только социальные программы, но и организацию экономики так, чтобы это население могло выйти из «гетто». 

Если раньше нужны были люди с низкой квалификацией — привлекались мигранты из бывших колоний. Но сейчас такая рабочая сила не нужна, сейчас совсем другой уровень, и нужны люди с высокой квалификацией, которую эти мигранты и их потомки не могут получить в силу объективных причин. В итоге в стране создается большой сектор невостребованного трудового ресурса; это то население, которое не имело условий получить нужное образование, включиться в общий поток.

Я не хочу сказать что во Франции есть какой-то запрет для мигрантов и их потомков — запрета нет, формально все демократично. Но попав в этот круг, не так-то просто из него выйти. Есть конечно исключения — министр-мусульманка магребского происхождения, например. Это единицы, которых они демонстрируют. Подростки же из мигрантских кварталов сейчас не видят для себя никакой перспективы изменения своей жизни в лучшую сторону. Поэтому политика должна смотреть вперед и загадывать, как все может произойти завтра. 

Насколько, по-Вашему, вероятны религиозные мотивы подобных действий во Франции, где мусульмане проживают уже 3–4 поколения бок-о-бок с представителями иных конфессий, и где до недавноего времени особых религиозных трений не возникало?

Моя точка зрения такова, что религиозные мотивы здесь не играют большой роли… если их не подогревать, конечно. Если каждый день писать в газетах о том, что кто-то носит чадру — из этого тоже можно сделать проблему. В связи с событиями на Ближнем Востоке это постоянно подогревается, выпячивается как проблема. Мне кажется, мусульмане вели и ведут себя неагрессивно, нет никаких таких проявлений в отправлении культа, когда это мешает другим гражданам. Так что я лично не думаю, что религиозный момент играет какую-то большую роль 

Какую линию поведения в данной ситуации следует избрать французским мусульманам?

Зная французские реалии, встречаясь и с мусульманами, и с представителями правительства, могу с уверенностью сказать, что все беды от невежества. Нужно продолжать рассказывать французам-немусульманам, что такое Ислам, какие его особенности; показать, что в нем очень много общего с Христианством и никакой агрессии он не проповедует, а все столкновения и противостояния прошлого и сегодняшнего мотивированы поиском материальных и политических выгод. 

Нужно сесть и постараться разобраться, как сейчас мы с вами, отчего это возникло: из-за неправильных решений правительств некоторых стран и политического эстеблишмента. Эти действия продолжаются, и перед этими выборами было множество акций и постановлений, которые, по сути дела, направлены не на то, чтобы успокоить мусульман, а наоборот — вызвать волнения. 

Говорят: «Франция исламизируется». Да, реально исламизируется — но не из-за агрессивности мусульман и не из-за ношения женщинами платков, а из-за более высокого уровня рождаемости в мусульманских семьях. Правительство само эту ситуацию создало и продолжает создавать. Теперь вот пытаются затормозить этот процесс — но не теми методами. 

Мусульмане должны на себя взять эту просветительскую роль, и я считаю, что этому поспособствуют выступления таких людей, как шейх Юсуф аль-Карадави, Тарик Рамадан, как имам Бордо Тарек Убру, молодой проповедник Амр Халид, который ведет свое ток-шоу и очень популярен среди молодежи — этих людей нужно не запрещать, а наоборот задействовать, проводить телемосты, ток-шоу, дискуссии… 

Нельзя опускать руки, или, наоборот, открывать пальбу без разбора — это провокативные действия, которые вызывают чисто естественную негативную реакцию у всех.

Я всегда подчеркивал в своих выступлениях, что цивилизация с цивилизацией не воюет — воюют государства. И воюют они за что-то материальное, а не духовное — хотя, конечно, были в истории примеры и обратного, когда воевали за национальное освобождение, за духовную и культурную свободу. 

Юрий Николаевич Кочубей - дипломат с более чем 40-летним стажем, первый посол независимой Украины во Франции, кандидат филологических наук, вице-президент ВОО «Украинский центр исламоведения» и главный редактор журнала «Східний світ».

Интервью провела Татьяна Сертап специально для «Ислам в Украине»

По материалам islam.in.ua