Коран
Хамид Дабаши (Hamid Dabashi)
Отрывок из книги «Быть мусульманином в этом мире» (Being a Muslim in the World) опровергает западные представления о мусульманах.
Значение событий, разворачивающихся в Египте, а вслед за Египтом и во всем арабском и мусульманском мире, невозможно преувеличить. В момент написания этого эссе миллионы египтян голосовали за или против проекта конституции, которая должна была заложить основы их демократического будущего. Фронт Национального Спасения, представляющий силы оппозиции, призвал своих сторонников сказать «нет» на референдуме (который состоялся 15 и 22 декабря 2012 года).
Как писала Al Jazeera, «оппозиция боится, что конституция ‘слишком акцентирует внимание на исламском законе… Им бы хотелось, чтобы столько же внимания она уделяла правам и свободам. В частности, те, кто планирует голосовать против проекта конституции, требуют дополнительных прав для рабочих и женщин». Между тем Коалиция Происламских Сил, голосовавшая в поддержку проекта конституции, опять-таки, по выражению Al Jazeera, «говорит ‘да’ исламу».
Итак, голос за или против этой конституции, определенно, воспринимался как голос за или против ислама, и свой выбор предстояло сделать как мусульманам, так и тем, кто им противостоит. Но такая постановка вопроса глубоко ошибочна, и мы должны опровергнуть эту раздвоенность здесь и сейчас, чтобы иметь ясное представление о нашем будущем.
Недавно вышла в свет книга «Быть мусульманином в этом мире» (издательство Palgrave Macmillan, 2013), которую я начал писать задолго до нынешнего кризиса в Египте, и в которой обращаюсь к некоторым теоретическим вопросам, которые теперь, ввиду этих исторических событий в Египте и повсюду в мусульманском мире, приобрели исключительное прагматическое значение.
Я признателен моему издателю за то, что он позволил мне взять вступление к этой книге для эксклюзивной публикации на сайте Al Jazeera. Эта вводная часть передает суть книги, отражая наиболее существенные аргументы, имеющие особую значимость в эти исторические дни.
Главная моя идея заключается в том, что суть понятия «мусульманин», так же как другие аспекты ислама, в ходе истории подвергались изменениям, перекликаясь с различными обстоятельствами, в которых мусульманам приходилось жить.
Начиная со священных текстов, заканчивая научными школами и главными составляющими понятия «мусульманин», ничто в исламе не было изолировано от исторической интерпретации/реинтерпретации, я хочу сказать, что сейчас мы переживаем как раз тот исторический момент, когда мусульмане, вновь оказавшись в ситуации извечного столкновения священных убеждений с меняющимися обстоятельствами жизни, переосмысливают, что это значит – быть мусульманином.
Прерогативы решать, кто такой мусульманин, не имеет никакой отдельный исламский институт – правовой, философский или мистический. Только сами мусульмане, во всем своем классовом, гендерном, национальном многообразии – каковым оно является сейчас и всегда было – могут принять для себя это решение, решение между ними и Создателем, ими и тем, что священно их сердцу и разуму.
Наименее подходящими средствами для принятия этого решения за миллионы мусульман являются побочные продукты столкновения мусульманского мира с европейским колониализмом, начиная с глубоко укоренившегося стремления к идеологической власти, которое демонстрируют некоторые движения и политические партии. Одинаково видя ислам исключительно в юридической плоскости и воинственно пренебрегая мнением других, каждый из этих идеологически обусловленных анклавов выдвигает фальшивые притязания на всю целостность ислама, и это следует категорически пресечь.
На данный момент, самое важное в переосмыслении возрожденных методов и обычаев, с помощью которых мусульмане начинают заново формировать свое представление о том, что значит быть мусульманином в этом мире, это изменить язык нашего обращения с этим фактом и этим явлением. И моя книга – это только один из способов докопаться до сути этого нового языка.
Из книги Хамида Дабаши
«Цивилизация: Запад и остальной мир» – напишет ли кто-нибудь сегодня книгу с таким названием, и о чем будет эта книга? Британский историк Найел Фергюсон (Niall Ferguson) создал себе репутацию грубияна на грани вульгарности и демонстрирует удивительную косность ума, берясь рассуждать о судьбоносной предрасположенности всего человечества к «западному».
Но как большинство других новоявленных идеологов сдающей позиции империи, Фергюсон, скорее, панегирист, чем оракул. Он похож на выскочку, который хочет собраться и уйти пораньше, хотя пришел позже всех. Его утомительное хамство говорит само за себя, этот историк очевидностей слишком много протестует. Западный нарратив исчерпал сам себя, а он пришел под самый конец, когда историку того, что он называет «Западом» некуда идти, нечего сказать, некого убеждать, поэтому ему остается только бег по кругу.
Некоторые американские и британские генералы в отставке могут счесть его опусы подходящим чтением на ночь – но, увы, история – эта жестокая история! – оставила историка позади себя. Обвинения Найела Фергюсона в расизме камуфлируют более актуальный факт – он опоздал. Помашем ему на прощанье, оставляя на одиноком острове под названием «Запад», а нам надо вернуться в огромное и бурное море, и учиться идти верным курсом…
Быть в этом мире
«Запада» больше нет, и, тем паче, нет всех тех двойственностей, которые он породил за последние две сотни лет, и главная из них – «ислам», который был нужен «Западу» и который он изобрел, чтобы поверить в себя. Ислам, придуманный ориентализмом для «Запада», был предназначен, преимущественно, для того, чтобы «Запад» поверил в басни о своей аутентичности, а не просто господствовал над мусульманами.
Понятия «Запад» и «остальной мир» принадлежат языку европейского и американского империализма в высшем проявлении их обычного превосходства, породившего «Запад» и подчиненный ему «остальной мир». Найел Фергюсон и ему подобные пришли под занавес этого имперского завоевания и под занавес его исторического нарратива, за которым оказался тупик.
Финансовое банкротство (возьмите Грецию, якобы колыбель «Запада»), политическая коррупция (возьмите президентские выборы в США), экономический застой (возьмите американский долг Китаю), дипломатическая несостоятельность (возьмите иранский ядерный вопрос) – все эти признаки указывают на то,что то, что Найел Фергюсон до сих пор называет «Западом», уже давно взорвалось изнутри – и постмодернизм и посткультурализм, две его излюбленных философии, написали ему эпитафию.
Что значит быть мусульманином в постзападном мире, который стремительно занимает пространство вокруг нас? Какими будут постзападные общества, в которых придется жить мусульманам – в пределах или за пределами мусульманского мира (в нашем нынешнем понимании, теоретическом и географическом)? И как вообще, мы будем говорить о мусульманском мире, будет ли он чем-то отдельным от других миров, их частью, или все миры будут единым целым? Не будет ли конец «Запада» как самоутверждающего критерия также означать конец «мусульманского мира», раз этот последний был изобретен в связи с определяющей категорией «Запада»?
План аргументации
Первая наша задача – попытаться как можно нагляднее представить себя в мире, освобожденном от «Запада» и всех ложных бинарностей, которые он генерировал и поддерживал. В первой главе «Нет ни Востока, ни Запада» я задаю вопрос о том, что значит быть мусульманином в этом мире в контексте краха бинарности «ислам – Запад». Этот переход требует создать новый язык, который был бы в согласии с исламом, язык, для которого было бы неважно арабский он, персидский, немецкий или английский, если это язык общения в нарождающемся, а не исчезающим мире…
Представляя себя в постзападном мире, необходимо развенчать «режимы знания» [по М.Фуко], эту фикцию, генерированную историей «Запада».
Во второй главе «Сломать бинарность» я изучаю, почему и как получается, что постзападный режим знания необходим, и, более того, его элементы уже существуют. Привычные бинарности «ислам – Запад», «религия - секуляризм» должны быть концептуально отбракованы. Эти бинарности скрывают об исламском мире больше, чем говорят. Эти бинарности были навязаны властью режимов знаний, которые воспринимают «Запад» как нечто онтологически априорное, и строят нарратив в отношении остального человечестве в терминах, соответствующих этому примату.
Первенствующую роль «Запада» следует развенчать, как и все привязанные к ней бинарности («Запад и остальной мир»), чтобы мы смогли увидеть миры, существовавшие до этого, из которых родится новая постзападная картография человечества.
Нет лучше способа разоблачить главенство режимов знаний, чем вернуть доколониальное состояние космополитичного мира, исторически пережитое мусульманами.
В третьей главе «Мусульманский космополис» я утверждаю, что от мусульманина в постзападном мире требуется критическое переосмысление понятия «исламский космополитизм», в условиях которого мусульмане жили веками, до того как попали в ловушку бинарности «ислам – запад». Активное воспоминание о том, что повлек за собой космополитизм, даст возможности населить обновленную мирскую жизнь мусульман пережитым опытом. Этот космополитизм категорически предшествует любой попытке допустить бинарность «ислам – Запад», выходит за рамки последней, и в нем понятие «секуляризм» не имеет никакого значения…
Ключевой фактор воссоздания доколониального мусульманского мира – это историческое посредничество мусульманина, который совершит это воссоздание.
В четвертой главе «Быть мусульманином» я утверждаю, что быть мусульманином в новых нарождающихся мирах – это и онтологический вопрос, и положение, основанное на радикальном переосмыслении эпистемических понятий, с помощью которых могут оформиться новые режимы знаний. Формальное представление критических и творческих способностей, необходимых для культивирования этого языка экзистенциального самосознания, зависит от формальной расположенности языка, который нам придется культивировать в диалоге с жизненными параметрами нашего возобновленного договора с постзападной историей…
Чтобы прийти в согласие с миром, в котором живут мусульмане, необходим радикальный пересмотр отношений между этим и другим миром – неприкосновенной святыней, которая управляет мирской жизнью мусульман.
В пятой главе «Дин, даулат и дунья: переосмысление мирской жизни» я спрашиваю, при каких условиях возможно разделение дина и даулата, что значит требовать секулярной политики, отделенной от священных убеждений народа? Возвращаясь к трем арабским/персидским словам «дин/религия», «даулат/государство» и «дунья/мир», я хочу обозначить лингвистический горизонт, который нам требуется пересмотреть, так как мы открываем для себя новую глобальность нашего сознания…
Нельзя избежать критического вопроса о «религии» и о том, что она значит в контексте этой возобновленной договоренности с миром.
В шестой главе «Религия – в кавычках», я обращаюсь к понятию религия, чтобы узнать, каким образом мы можем разобраться с тем, что следует из этого понятия, и всеми разночтениями, которые оно подразумевает. Мир таков, каков есть, из-за мирской предрасположенности языка, который обеспечивает прочтение этого мира, как живого опыта. «Не только мир является «миром» в той степени, в какой он касается языка, но язык тоже реально существует только в том факте, что в нем воссоздан мир». Это прозрение Г.-Г. Гадамера поведет нас к обновленному понятию «религия»…
И, наконец, в «Выводах» я соединяю все эти смысловые нити воедино, и утверждаю: чтобы быть мусульманином в этом мире, необходимо задать один экзистенциальный вопрос в лоне земной религии со всеми ее внеземными чаяниями, глубоко укоренившимися в одном, которое мы со страхом принимаем и в которое должны всем сердцем верить, чтобы передать нашим детям.
Этот мир с его хрупкостью требуют возобновления договора, планетарного самоанализа, умения и желания доверить себя себе. Чтобы действительно осознать суть этой возможности, необходимо новое посредничество, которое я хотел бы определить категорией «мусульманский интеллектуал», коренящейся в новой органичности, глубоко сознающей свою принадлежность к этому миру.
Источник: AlJazeera
По материалам aljazeera.com
